Тайная сторона Игры

Вообще-то категория Ка-первая (Ка — значит «Кремлевская») распространялась только на Арехина и на тезку, но решили всё — в общий котел. Завтра ещё будет, пообещал Арехин.

А послезавтра, спросил тезка Он, не из-за себя беспокоясь. А послезавтра мы либо дело закроем, либо поедем с продотрядом деревню Волчий Курдюк оприходовать.

— А у волков курдюки разве бывают? — спросил тезка Он.

— Там и узнаем.

Порадовав сослуживцев мукой, яичным порошком, колотым сахаром, консервированным молоком и тушеной свининой (по фунтовой баночке на МУСовский нос), Арехин с тезкой вернулись в повозку. Воистину, день разъездов.

Сейчас они приехали на Николаевский вокзал. Извозчичья биржа пустовала, стояли лишь официальные экипажи, встречающие опять же только официальных лиц.

Возница потолкался среди возков. Пара вороных, на которую он время от времени указывал кнутовищем, послужила паролем — свой. И не просто свой, а свой в большом авторитете. Ездоки бандитов влёт бьют, успевай только подбирать.

Вернувшись, возница доложил

— Товарища чекиста Ешкина ждет вон та пролетка. Лошадь так себе, пролетка тоже, кучер пьяница. По четвертому разряду, значит, встречают. Неважный начальник.

Арехин с возницей согласен не был, но поправлять не стал. Если ждут (а ждали, как выведал возница, второй час) при нынешней нехватке гужевого транспорта, то это не четвертый разряд, а, скорее, второй. По первому — это если бы пароконный экипаж, а уж по высшему — паккард с эскортом. Учитывая, что расписания никакого нет, и поезда ходят исключительно благодаря распоряжениям начальства. Ну, из Питера-то ходят почти ежедневно. И раз ждут — значит, телеграфировали.

Возница у Арехина был воронежский, с Хренового, где при конезаводе графа Орлова с марта 1917 выполнял всякую важную работу. Конюшни чистил, за лошадьми смотрел, сторожил, да мало ли работы на конезаводе для опытного человека средних лет, который до 1917 работал в Петрограде, в охранном отделении, на хорошем счету, оттого-то и по приказу непосредственного начальства уехал в неоплачиваемый отпуск поправить здоровье, откуда его и вернул Арехин с бумагой, что Михаил Трошин — бедняк из бедняков, призыву в армию не подлежит по причине трех ранений в империалистическую.

Ранения у Трошина и в самом деле были — получил он их аккурат в феврале семнадцатого. Волосы, против прежнего, уставного, выросли преобильные, борода тож, и вряд ли кто в нынешнем кучере узнает прежнего агента. А хоть и узнает? Выполнял особое задание, и точка. Для особо въедливых — точка калибром 7.63 миллиметра, как он был оформлен личным телохранителем одного из вождей и просто обязан носить готовый к бою маузер. Можно даже два.

Доложив Арехину диспозицию, кучер предложил было пристроиться поближе к Ешкинской кляче, но Александр Александрович не торопился. Оглядеться нужно. Хотя оглядываться было особенно не на что. Сироты — их теперь для благозвучия называли «беспризорниками» — вяло ходили вдоль улицы, надеясь на упавший с неба кусок хлеба. Но сегодня день ясный, ни облачка.

В хождении беспризорников была своя система: центром их обращения служил Ешкинский экипаж. Медом им намазано, или чем?

И еще — забредали сюда и другие сироты, но тут же и уходили стремительно, будто гнали их палками, а то и пулями. Хотя никто не гнал, просто чувствовали они себя тут неуютно.

А где сироте уютно?

Но вот раздался шум. Прежде и не особенно приметный, но сейчас все ожило, зашевелилось.

Едут.

Не зная, где, в каком вагоне прибывает Ешкин, не стали и встречать. Сам подойдет, к тележке своей. Ан нет, беспризорники по одному заструились на платформу.

— Ждите здесь. Придет кто в повозку Ешкина — следуйте за ним. Орехин — старший.

Тезка Он принял старшинство, как должное. Кому ж за старшего, как не ему? Возница тож не возражал: лошади поедут туда, куда он их поведет. И только Фоб и Дейм — так звали меринов, — продолжали во все глаза смотреть на площадь, нервно перебирая ногами.

Не нравилось им здесь.

Арехин шел не спеша, будто встречая нелюбимого начальника. Мало нелюбимого, еще и уволенного — пока поезд от Питера до Москвы дойдет, всяко жизнь оборачивается.

Но встретить все-таки нужно.

Беспризорников лениво гоняли чекисты. Им, чекистам, интереснее были пассажиры с баулами, чемоданами, мешками. Тут же на перроне обыскивали подозрительных, изымая в пользу революции шмат сала, круг колбасы, диск маслица, круп всяких, какие попадутся, а встретится мануфактура — и мануфактурой не побрезгают. Отчаянно плакала гражданка, умоляя, чтобы хоть что-нибудь ей оставили, она последнее отдала, чтобы купить еды мужу, профессору-гидрологу, на что чекист ответил, что будь ее муж пролетарием, ее б пожалели, а так — извиняйте, не все солдаты еще накормлены, чтобы о профессорах печалится. Пусть идет служить, получит от нашей власти паек.