Арехин делал вид, что следил за конфликтом, дама даже бросала на него взгляды в поисках поддержки, но сам он смотрел за беспризорниками. Те шли траекторией особой, не прямой. Вот из вагона вышел явный чекист — кожа, кожа и еще раз кожа. Ростом с Кляйнмихеля, только куда ему до Кляйнмихеля. Худой, нескладный и злой. В руке — чемоданчик маленький, но прочный, крокодиловой кожи. Посмотрел по сторонам, увидел беспризорников, чуть усмехнулся и пошел, не обращая внимания на остальных. А чего обращать. Те, при виде кожи и маузера на боку, отшатывались сами.
Сироты, как не странно, суетой не пользовались, по карманам не стреляли. Даром, что мальцы, а действуют профессионально. Наружная охрана.
Ешкин вышел из вокзала, опять поискал взглядом, нашел свой экипаж и поспешил к нему.
Тут его Арехин и перехватил.
— Николай Иванович? — сказал он радостно, будто встретил начальника, которого не уволили, а, напротив, наградили орденом и обещали большое повышение. — А я уж вас заждался!
Будь Арехин одет попроще, Ешкин непременно либо выругался, либо даже выстрелил. Но одеваться так, как Арехин, смели либо только очень уж лихие люди, либо люди, облаченные немалой властью.
— Я вас не знаю, — ответил Ешкин.
— Это бывает. Вот и познакомимся, кстати. Арехин Александр Александрович, следователь МУСа.
— И какое же у мусора дело к Чека?
— У мусора? Любезнейший, у вас, наверное, жар. Нужна срочная госпитализация, — и с этими словами от толкнул Ешикина в подъехавший возок. Там его приняли цепкие руки тезки Он.
— Гони, — крикнул Арехин кучеру, поворачиваясь к прыгнувшему на него беспризорнику. Едва успел в лоб кулаком дать, а там уж и второй спешит. На всех кулаков не хватит, и он поспешил в рванувший экипаж. Кучер охаживал кнутом беспризорников, но те держались цепко. Неизвестно, как бы и вышло, но по улице шла собачья свадьба: хоть и голод, и зима, а природа есть природа. Будь еще вечер, ночь, неизвестно, как повели бы себя москвичи, но днем охотится на собак было зазорно.
Возница направил лошадей в собачий вертеп, те с визгом разбежались, но отыгрались на малолетках — лаяли, цепляли за одежду, в общем — сняли со следа. Последнего, особо заядлого, никак не желавшего соскочить с подножки, Арехин перетащил в повозку — до кучи. Тот отбивался, царапался, но Арехин предупредил:
— Не уймешься — укушу, — и сирота сразу стих.
— Куда теперь? — крикнул Трошин.
— В Чека, — ответил Арехин.
До того напряженный, Ешкин сразу размяк.
— Так вы и вправду наши? Я побоялся — налет.
Да, подумал Арехин. Теперь по Москве поползут слухи, как на паре вороных средь бела дня похитили прямо с поезда очень важного чекиста. Нет, лучше бандита, ряженного под чекиста, его шпана отбить пыталась, а ни в какую.
Вот она, сила устного творчества.
— Наши, наши, — успокоил Ешкина тезка Он. Это правильно. Рассеять внимание.
— Вы, стало быть, налета опасались, Николай Иванович?
— Не то, чтобы опасался, но настороженность была, — Ешкин цепко держал свой портфель одной рукой, а другую, как бы невзначай, положил на кобуру.
— Вы маузер лучше не трогайте, знаете, не в добрый час кому-нибудь что-нибудь покажется.
— Да я так… Проверяю просто.
Интересно, что у него в портфеле? Во всяком случае, не сто вагонов хлеба.
— Так вас что, для охраны мне выделили, что ли? Я б и сам, незаметненько, налегке… — видя, что они и в самом деле приближаются к зданию Чека, осмелел Ешкин.
— По-всякому могло повернуться. Но мы не для охраны, нет. Мы, собственно, хотели задать пару вопросов. Вон, видите, и ваши догнали.
Действительно, в трех кварталах позади появилась лошаденка с кучером Ешкина. Догнали — это преувеличение, из вежливости, вороные Арехина шли вполсилы, серая лошадь чекиста же, нещадно нахлестываемая кучером, едва держала дистанцию.
— Забьет еще, дурак, — громко пробубнил Трошин. Ешкин сделал вид, будто не слышал.
Арехин тоже.
6
По уже знакомому ходу они прошли внутрь. Часовой стоял другой, и, судя по тому, что чести он не отдал ни Ешкину, ни Арехину с тезкой, её у часового вообще не было. Пропуска тоже не спросил. А вдруг это и не часовой, а так… Лёнька Пантелеев погулять вышел?
Ешкин пытался держаться по-хозяйски, всё-таки родные стены, но Арехин тоже шел уверенно, а дверь открыл хоть и рукой, но как бы и ногой тож.
Комнату немного прибрали, говнище смыли, но запах, он и есть запах.
Заглянул давешний дежурный.
— Вы что, сутками дежурите?
— Именно, — сказал дежурный, узнавая Арехина и не узнавая Ешкина. — Сначала сутки, потом ещё сутки, ну, и напоследок ещё сутки. А это кто с вами?
— Вот, утверждает, что он сотрудник Чека Ешкин Николай Петрович.
— Нет-нет, это вы утверждаете, что я сотрудник Чека. А я — сотрудник Коминтерна. То есть по линии Чека связь с Коминтерном по моей части, да, но все-таки мой начальник — товарищ Зиновьев.
— Давно?
— Приказ подписан три дня назад. А до этого, да, я был чекистом.
Что-то он спешит открещиваться от Чека… Переворот, что ли, в Питере затеяли, с роспуском и Чека, и всего остального?