– Просто громко позвала.
– И?
– Выглянули люди. Сбегали за дворником.
– В комнату вашей сестры никто поле вас не заходил?
Она на мгновение задумалась, потом сказала уверенно:
– Заходил. Вот этот человек – она указала на Петрушенко.
– Ну, да, да, конечно,– пробормотал предкомдомуправ. – Как же иначе? Убедиться и прочее…
– А еще кто-нибудь?
– Больше никого, – твердо ответила женщина.
Лютов-Куртка, не вмешиваясь в разговор, попросту хотел оттолкнуть Арехина, да и войти, но Арехин не отстранился, и потому толчок Лютова пропал зря.
– Не торопитесь, – только и сказал Арехин, но сказал так, что предкомдомуправ уверился: в отделении МУСа грядут перемены.
– К вам, быть может, будут вопросы. Пожалуйста, подождите нас здесь, – и Арехин открыл дверь. Постоял на пороге, никого не пропуская, потом шагнул внутрь. Лютов за порог не переступал (вообще-то от рождения он был Лютиковым, это Арехин знал наверное), Оболикшто вообще не торопился, Пусть новый сотрудник покажется во всей красе…
Наконец, Арехин вернулся к порогу.
– Доктора вызывали? – обратился он к Петрушенко.
– Нет. Мы подумали, зачем доктор, раз головы нет. Да у нас и доктора-то никакого в доме нет. Жили раньше, но…
– А поблизости? В соседних домах?
– В соседних уцелели. Доктор Бурмачев, например.
– Значит, зовите доктора Бурмачева, – он присел на корточки, разглядывая замок.
– Только он того… по женским болезням…
– За неимением гербовой… К тому же у нас как раз женщина. Собачек сыскных, конечно, нет? – обратился он к Оболикшто.
Тот лишь криво усмехнулся.
– А экспертов? Дактилоскопистов, фотографов, баллистиков?
Усмешка стала еще кривее.
– Жаль. А ведь если поискать, то не в соседнем доме, так на соседней улице кого-нибудь найти можно было б…
– Это вряд ли. Если кто из той сволочи уцелел в семнадцатом, давно уже на юге, в Крыму, – сердито сказал Лютов.
– И это может быть. Зато этой сволочи развелось препорядочно.
– Какую такую сволочь вы имеете в виду, гражданин Арехин?
– Например ту, которая убивает несчастных женщин. А вы, гражданин Лютов?
Тот пробурчал что-то невразумительно-матерное.
– Вы, любезнейший, посторонних людей видели? – обратился Арехин к дворнику.
– Не могу знать, – угрюмо ответил тот. – Прежде я каждого жильца знал в лицо, да что в лицо, всю подноготную знал. И знакомых знал. А теперь налезло народишку… – он махнул рукой. – Из старых знакомых к барышне заходили сестра вот ее, Надежда Викторовна, да ейный провожатый.
– Дмитрий Пеев, – привстал с табуретки молодой человек.
– Потом этот… студент… – дворник почесал затылок, то ли вспоминая имя студента, то ли по привычке маленького человека выглядеть глупым.
– Матвей Доронин, – подсказала женщина.
– Точно, точно, он, – слегка ожил дворник, – ну, и крестный ее.
– Да, крестный ее любит… любил, – поправилась женщина.
– Да. А незнакомые… Ко многим ходят. Барахольщики – купить, продать, обменять. Или кто с оказией письмо передать, посылочку… Ходят постоянно, не углядишь. Хорошо, если не навалят на лестнице…
– И к Елизавете Викторовне ходили?
– Ходили, ходили, – встряла в разговор жиличка из комнаты напротив. – Из деревни приезжали, пшена привозили. Она мне по-соседски стакан отсыпала.
– Кто приезжал?
– Да старик. Ничего, бодрый, опрятный…
– Это крестный наш, Лука Егорович Смоляков, – сказала Надежда Викторовна.
– Может и так, может, и так, что видела, то и сказала, мне от власти скрывать нечего, – и жиличка скрылась за дверью. Нечего, кроме себя, значит.
– Теперь посмотреть можно? – нарочито смиренно спросил Оболикшто.
– Можно, – отчего-то вздохнул Арехин.
Оболикшто, и, в затылок ему Лютов прошли в комнату.
Пахло особо, раздражающе. Пахло кровью.
На полу между круглым ореховым столом и узкой кроватью лежало тело. Тело без головы. Одетое в глухое темно-коричневое платье, чулки, башмаки, все в пристойном порядке, руки скрещены на груди.
В общем, будь голова на месте, место выглядело бы куда спокойнее.
Но головы не было.
– Приглядитесь: инструмент убийцы невероятно остер и прочен, а сам убийца – силен.
Оболикшто сел на корточки. Срезано – одним махом. Глотина.
– Да, похоже на работу гильотины, но гильотина – аппарат, как вы заметили, достаточно громоздкий и тяжелый.
– Еще и другое непонятно, – сказал Оболикшто. – В человеке крови много. А тут натекло – с полстаканчика. Остальная-то где?
– Я и сам гадаю. Возможно, ее с собою унес убийца.
– Унес?
– Ну, да. Отделил голову над тазом, потом из таза слил ее в ведро, в ведро же и голову положил, прикрыл крышкою, да и понес. Мол, обычное поганое ведро с нечистотами. Никто и приглядываться не станет.
Он зашел на кухоньку. Таз там был, медный, большой.
– А вода в кране?
Странно, но и вода в кране была тоже.
– Следовательно, из таза кровь он мог смыть.
Помойное ведро стояло на месте.
Арехин выглянул в коридор.
– Надежда Викторовна, вы, часом, не знаете, сколько ведер было у вашей сестры?
– Что? – не поняла вопрос женщина.
Арехин повторил.