Доктор говорил именно то, что ему было велено.
– Не понимаю. – Теперь раздражение прорвалось явное, которое Мануэль и не пытался прикрыть. – Почему он позвал этого пройдоху, вместо того чтобы обратиться к семейному врачу?
– Я не волен над выбором господина…
Альваро усмехнулся про себя. Семейный доктор, судя по всему, водил давнюю и тесную дружбу с донной Изабеллой, а потому доверия особого не внушал.
– Ну да, конечно, конечно… Мой бедный брат всегда отличался упрямством… Идем. – Мануэль не стал даже оборачиваться, дабы проверить, идет ли Альваро следом. Он привык к тому, что слуги подчиняются приказам. Альваро не стал разрушать святой уверенности человека в его всевластии.
Шел Мануэль неспешно, будто прогуливаясь, хотя задний двор с его конюшнями и терпким запахом навоза, с хозяйственными постройками и гниловатым сеном был не самым подходящим местом для прогулки. Направлялся Мануэль как раз к конюшням.
– Когда-то лошадьми, которые здесь содержались, восхищался весь Мадрид, – сказал Мануэль, взмахом руки отослав конюха, что поспешил кинуться к хозяину. – А теперь. Ты только взгляни!
Конюшни были хороши.
Светлые, теплые и с просторными денниками. Запах навоза здесь почти исчезал, сменяясь иными ароматами: хлеба и зерна, свежих опилок, мешки с которыми стояли в проходе. Кожи. Пива, которым кожу натирали. Здесь было уютно, пожалуй, много уютней, нежели при доме. И Альваро подумалось, что, обладай он умением понимать лошадей, то за счастье счел бы устроиться в подобном месте.
Впрочем, и в словах Мануэля имелась своя правда. Половина денников пустовала, во второй же стояли лошади пусть и породистые, немалой стоимости, но не сказать, чтобы великолепные. Иные были стары и содержались, похоже, из милости. Другие, напротив, куплены недавно и, судя по нервозности, не объезжены.
– Вот, взгляни. – Мануэль остановился перед денником. – Его приобрел мой братец. И конечно, на первый взгляд жеребец неплох…
В деннике вытанцовывал андалузец караковой масти.
– Хорош?
Да животное, пожалуй, было прекрасно. Гордая посадка головы. Сильные шея и грудь. Ноги тонкие, но не настолько, чтобы за тонкостью этой скрывалась слабость.
– Я вижу, ты тоже в лошадях понимаешь? – любезно обратился Мануэль, и эта внезапная любезность царапнула, заставив насторожиться.
Жеребец был беспокоен.
Он то и дело вскидывал голову, прижимая уши. Скалился, щелкал зубами. Пятился, чтобы приподняться на дыбы…