Тайная связь его величества

– Спасибки, своего мужа имею, – гордо объявила моя спутница и повернулась ко мне. – Ваняшка, как тебе картофля?

Я, донельзя обрадованный тем, что Татьяна наконец решила что-то купить, начал нахваливать товар:

– Замечательная. Красивая. Очень вкусная. Надо ее купить.

Жена Ильи сделала страшные глаза, я тут же вспомнил ее инструкцию и попытался исправить положение:

– Кто бы другой так и назвал эту картошку. С виду вроде комильфо, но я-то вижу, что овощи перезрелые. Похоже, с куста упали, бока примятые.

– Чего ругаешься? – обиделась продавщица. – Какая такая комильфа? С синеглазкой стою, уже три мешка с утра сбагрила.

– Ну, Ваняшка? – снова обратилась ко мне Таня. – Говори свое хозяйское, мужское слово. Надо ли нам это дерьмо брать, или пойдем вон к той бабушке? У нее и цена меньше заявлена.

– Дерьмо однозначно покупать не стоит, – отрезал я. – Оно нам стопроцентно не понадобится.

– Сам ты с куста свалился! – побагровела баба за прилавком. – Заявился, шуткуешь по-глупому…

– Двигаем отсюда, Ваняшка, – распорядилась Татьяна. – Коли у человека чувства юмора нет, то и еёшная продукция ваще гадость несъедобная, пластиковая, как ведро.

– Еёшная? – повторил я. – Таня, кто такой Еёш?

Она рассмеялась.

– Ну, Ваняшка, ты сегодня зажигаешь, настроение прямо с плинтуса поднял. Весело с тобой. Почапали к старухе. Или нет, лучше к деду, евошная морква радостная, шикардос просто. За такую и десятку переплатить не жаль.

И только сейчас меня осенило: Еёш и Евош – это не имена людей. Притяжательные местоимения «его» и «ее» в интерпретации Тани произносятся как «евошный» и «еёшная», никогда ни от кого ранее мною не слышанные слова!

Таня схватила меня за рукав и дернула, я покорно двинулся за ней.

– Эй, стойте! – занервничала торговка. – Куда подались? Дед перекупщик, берет у людёв за копейку гнилье, потом им торгует. А бабка всем тут рассказывала, что грядки на заброшенном кладбище вскопала. Ладно, скину я тебе пятерку, бери у меня.

– Десятку, – уперлась Татьяна.

Продавщица сосредоточенно погрызла ноготь на большом пальце и приняла решение:

– А, горит озеро, гори и рыба… Восемь сброшу.

– Девять, – слегка уступила Таня. – Из жалости к тебе соглашаюсь. Стоишь туточки, с утреца маешься не пивши, не евши. Не от хорошей жизни на кагане топчешься. У кого биография удачная, тот сейчас кофе на диване пьет. Слышь, а че тут у тебя спортивный костюм делает? Продаешь?

– Не, мужику купила. Вещь шикарная, стоила смешно, а качество лучше нет, – похвасталась баба. – Хочешь – пощупай.

Таня помяла край темно-синих штанов жуткого вида. Бока их украшали три белые полоски, такие же были нашиты на рукава куртки, а ее спину украшала надпись «Atdedas».

– Шикардос вещь, – одобрила моя спутница. – Если не секрет, почем брала?

– Восемьсот отсчитала! – гордо выпалила тетка.

– Дорого, – вздохнула Татьяна.

– Да ты че? – засмеялась баба, ловко накладывая картошку в пакет. – Дешевше трех тыщ такой костюм не взять. Это же фирма, в нее сборные команды России одеваются! А мне Мишка, вон тот мужик, что с рыбой стоит, подсказал, куда ехать надо – на кладбище. Тама ими торгуют.

Я попятился. Не хочется даже думать о том, откуда у людей с погоста берутся вещи.

– А у тебя душегрейка красивая, – поцокала языком торговка. – Вставочки кружевные, нынче это модно.

– Сама сделала, – улыбнулась Таня. – За два дня сгоношила. Полосочки крючком связала, потом в луковой шелухе покрасила.

– Слышь, мне такую сошьешь? – оживилась продавщица. – Я здесь четыре дня в неделю скачу.

– Эй, не ложь картофлю в свой пакет, – велела Таня, доставая из сумки полиэтиленовый мешок. – Со своим пришла, неохота за упаковку платить.

– Подарок тебе от меня, – заулыбалась баба, – бери за так.

– Спасибо, – обрадовалась жена Ильи. – Хороший ты человек. Не зря нас к твоему прилавку прибило. Правда, Ваняшка?

– М-м-м, – промычал я, сраженный невесть откуда взявшимся приступом морской болезни.

Спутница наступила мне на ногу, я очнулся и выдал как из пулемета:

– Картошка отвратительна, на морковку смотреть противно, капуста явно тухлая, яйца тоже.

Обе женщины уперлись в меня взглядами, а я завершил выступление:

– Танюша, пошли отсюда. Еёшная продукция гаже некуда.

Ляпнув последнюю фразу, я опешил. Иван Павлович, приди в себя! Как ты мог употребить это местоимение?

– Шутник у тебя мужик, – заржала торговка, – наверно, весело с таким. Не то что с моим – сидит, бурундуком надувшись, нет бы слово смешное сказать. И сын в папаню удался: до пяти лет молчал, его к психиатру направили, думали, он этот… тьфу, черт, забыла слово… ну тот, кто ни с кем водиться не желает.

– Аутист, – неожиданно выдала Таня. – Ой, вот горе-то. У нас у соседки пацан такой. Уж она его по всем врачам проволокла, но не помогло.

Продавщица перекрестилась.