Тайная улыбка

В этот момент снаружи послышались голоса, в дверь пошли мои родители. Пришли, не предупредив никого по телефону. Они так растерянно озирались вокруг, словно только что проснулись и еще точно не понимают, где находятся или что с ними происходит. Они выглядели постаревшими. Отец был в костюме. Наверное, приехал с работы и по пути захватил мать. Мать посмотрела на мешок, и это был еще один из страшных моментов. На лице появилось выражение шока и неверия от грубости этого, откровенности этого. Детектив представился, попросил моего отца отойти с ним и заговорил шепотом. Я почувствовала что-то вроде облегчения. Снова можно стать ребенком. Отец все расставит по своим местам. Мне не нужно никому звонить, заполнять бланки. Все могут сделать родители.

Мать на мгновение опустилась на колени около пакета, в котором лежало тело. Очень осторожно она положила руку на то место, где должен быть лоб Троя. Я видела, как шевелятся ее губы, но слова не смогла услышать. Она моргнула несколько раз, затем встала и подошла ко мне. Она не перешагнула через тело Троя, а неуклюже обошла вокруг, не отрывая взгляда от него, будто бы это была пропасть, в которую она могла упасть. Подвинула стул ближе ко мне и села рядом, держа меня за руку, но не встречаясь со мной взглядом. Когда «скорая помощь» забрала нескладный пакет, который лежал на полу, я посмотрела на мать. Она не плакала, но ее челюсть отвисла.

Отец простился с детективом, инспектором Робом Прайером, словно тот помог ему поменять шину. Мне было видно, как Прайер написал что-то на листке бумаги и передал отцу, они пожали друг другу руки, все ушли, мы остались одни. Просто безумие. Было ли это безумием? Пришли представители власти и вынесли Троя, забрав его куда-то, и что же теперь мы должны делать? Хотят ли они что-нибудь от нас? Есть ли у нас какие-нибудь обязанности? До сих пор я еще ничего не сообщила родителям.

– Трой… – сказала я и умолкла. Нечего было говорить. Все.

Я ждала, что, как только я произнесу это, мать начнет плакать так, как плакала я, и мне нужно будет держать ее, на какое-то время мы сможем отложить разговор, немного подумать, но она просто продолжала сидеть с ошеломленным взглядом. Отец подошел и сел напротив. Он был очень спокоен.

– Это случилось неожиданно? – спросил он.

Я почти закричала на него, что, конечно, это была полная неожиданность, но, подумав о матери и отце, их потерянном ребенке, я сказала:

– Да.

– Могли мы заметить что-нибудь? – спросил он.

– В течение всей его жизни мы замечали и видели все, – сказала я.

Всей его жизни! Смысл слов изменился. Мама заговорила, словно бредила во сне. Говорила о Трое, о том, каким он был несколько последних недель, о том, как плохо вел себя, но она думала, что ему станет лучше. Бывали еще и худшие времена, но он всегда поправлялся. Она продолжала пытаться припомнить, был ли какой-нибудь сигнал или предупреждение, но не могла. Она говорила о Трое, когда он был младше. Это не были воспоминания. Они будут позднее. Вся последующая жизнь у нас для этого. Говорила о том, что они делали для него, о том, как потерпели неудачу, и снова и снова задавала вопрос, могли ли они поступать иначе, делать все по-другому. Это не было проявлением жалости к себе или выражением какой-то горечи. Просто неподдельное любопытство, будто я или отец могли дать ответ, который бы полностью ее удовлетворил.

Отец проявил настоящую деловитость, правда, в каком-то бешеном темпе. Он приготовил чай для нас, потом нашел бумагу и ручку, стал составлять список всех необходимых дел, оказалось, что их масса. Нужно сообщить людям, договориться обо всем, принять решения. Так много. Целая страница была исписана его аккуратным прямым почерком.

Самой ужасной была странность ситуации. Мы все трое сидели в моей квартире. Мама даже не сняла пальто. Отец составлял список. Нужно было столько всего сделать, и нечего было делать. Никто не хотел есть. Никто не хотел никуда идти. Есть люди, которым следовало рассказать, но не сейчас. Словно нам всем необходимо было посидеть вместе и сохранить свою тайну еще в течение какого-то времени, перед тем как открыть ее миру. Поэтому делать было нечего, мы могли только отрывочно разговаривать, впрочем, причиняло ли это какое-то неудобство, затрудняюсь сказать. Меня продолжал терзать ужас всего случившегося. Я чувствовала себя так, словно сунула пальцы в электрическую розетку и электрический ток пронзает меня снова и снова.

Так проходили часы, и около девяти послышался шум снизу, голоса и смех на лестнице, и в комнату ворвались Брендан и Кэрри, рука в руке, смеющиеся. Увидев нас, они замерли в удивлении.

– Что случилось? – с улыбкой спросил Брендан.

ГЛАВА 22