Тайная вечеря. Путешествие среди выживших христиан в арабском мире

Кроме великолепных симфоний этот город может предложить много чего интересного. После концерта мы отправляемся в Hole in the Wall[194], любимую пивную Раймонда. Нас сопровождают девушка, которую Раймонд брал с собой в недавнюю поездку, с приятельницей; после трех-четырех стопок текилы подружка неженатого и не слишком беспристрастного Раймонда начинает теснее прижиматься к нему. На сцене гитаристка изгибается как эквилибристка; ее пируэты буквально взрывают публику.

Я обнаруживаю, что у Раймонда особое чувство юмора, когда он, пообщавшись с барменшей, умудряется убедить ее, что сегодня мы празднуем мой день рождения. Прерывая гитаристку, барменша энергично звонит в колокольчик и под оглушительные возгласы собравшихся вызывает меня к барной стойке, чтобы как следует поздравить. Получив восторженное, однако явно незаслуженное массовое приветствие, я понимаю, что теперь как минимум половина Бейрута ожидает от меня ответных шагов. Раймонд задорно подмигивает мне. Припоминая недавний урок Эли Ферзли, я пытаюсь выиграть время и замять неловкость: прошу гитаристку вернуться на сцену, чтобы тем временем ускользнуть.

Словно видя меня насквозь, она тут же заводит старый хит исполнителя американского кантри Кении Роджерса The Gambler[195]:

You got to know when to hold 'em,
know when to fold 'em,
Know when to walk away
and know when to run[196]

.

* * *

Вероятно, под воздействием утреннего похмелья мне припомнились все услышанные во время поездки обвинения в том, что я решил выделить определенную группу населения и сделать ее предметом своих исследований. Почему я вдруг заинтересовался темой бегства христиан из арабских стран? Зачем решил разбередить это межрелигиозное осиное гнездо? Почему бы мне не заняться шиитами в суннитских странах, которым сейчас еще хуже? Отчет PEW[197] показывает, что мусульмане подвергаются еще большим гонениям на Ближнем Востоке, чем христиане – причем со стороны самих же мусульман[198]. Так почему бы мне не заняться алавитами в Сирии, чья жизнь повиснет на волоске, как только падет нынешняя власть? Может, я занимаюсь этим, потому что христиане так похожи на нас? Что это – культурный шовинизм? Посмотрите на Ливан: разве христиане не показали себя с безобразной стороны во время межрелигиозной войны? Достойны ли они хоть капли сочувствия?

Однако я не считаю, что если их белые одежды забрызганы кровью, это повод вообще не писать о христианах. Не служит оправданием молчания и то, что представителям других конфессий приходится в некоторых странах еще хуже. К примеру, во время гражданской войны в Конго погибло гораздо больше народу, однако эта проблема не привлекает к себе такой же интерес. Можно им сострадать, однако внимание, которое я хочу привлечь к описываемой мной ситуации, не связано с количеством перенесенных страданий. У нас есть исторические, культурные и религиозные причины для интереса к ближневосточным христианам. Однако их положению уделяется не слишком много внимания. Некрещеному наблюдателю остается только удивляться, насколько оно незначительно.

Посещая христиан в арабских странах, я начинаю сомневаться в нашем собственном предполагаемом христианстве. Постепенно до меня доходит, как велика разница между нами. Христиане в арабских странах очень сильно отличаются, к примеру, от скандинавских протестантов. В какой-то момент я рассказываю Раймонду об одном маленьком событии, произошедшем в Дании, пока я нахожусь в Ливане: община Ютландии опубликовала объявление, в котором приглашает на работу «верующего» священника. Он чуть не помер от смеха. Ну как тут не согласиться со священником из Эль Мины, который, пытаясь разыскать средства на строительство новых школ в осажденном городе, обвинял европейские правительства в том, что те готовы поддерживать только секулярные некоммерческие организации?

Христиане, с которыми я встречался, производили на меня впечатление знакомых незнакомцев. Что общего у меня может быть с маронитами, вынужденными с оружием в руках защищать свои права? А какое отношение я имею к греко-православным палестинцам с их ладаном, иконами и крепким чувством семьи? И что у меня общего с коптами, которые верят в чудеса и изгнание дьявола? Чем больше я общаюсь с арабскими христианами, тем больше понимаю, что между нами – дистанция, обусловленная тем историческим опытом, который в Европе напрочь отсутствует.