Тайная жемчужина

Питер Хаутон снова кашлянул и задержался у двери.

– Его светлость, разумеется, не смог сам поехать в Лондон, – сказал он. – Он послал меня.

– Да, я благодарна вам, сэр, – сказала Флер. – И ему тоже.

– Он намерен отвезти герцогиню и леди Памелу в Италию на зиму.

– Вот как? – Раны, которые только что начали затягиваться, снова заныли.

– Из-за здоровья ее светлости, – сказал Хаутон. – Полагаю, своего тоже. Он сам не очень здоров.

Будто острый нож повернулся в ее сердце.

– Климат Италии поможет им обоим, – сказал он и взялся за ручку двери. – У меня есть распоряжение сделать для вас в Лондоне кое-какие покупки, мэм, – сказал он, – и убедиться в том, что их доставят вам сюда. Я вернусь через неделю и сообщу вам, что будет куплено для школы и что персонально для вас.

– Что же это такое? – спросила она.

– Я приеду через неделю, – повторил он.

Он снова поклонился ей, пожелал всего доброго и удалился.

* * *

Она испытала какое-то болезненное чувство, понимая, что с отъездом из деревни этого человека рвется еще одна ниточка, связывающая ее с Адамом. Она понимала, что он действительно любит ее, раз заботится о ней, вот отправил своего секретаря в Лондон по ее делам и собирается прислать ей подарок.

И еще она думала о том, что скоро, через несколько месяцев, он уедет из Англии. Что ей до этого – она ведь больше никогда его не увидит. Но Италия – это так далеко!

Временами тоска по нему становилась невыносимой.

У нее было много дел, но она хотела, чтобы и мысли ее были так же заняты, как руки и тело.

Однако Флер не могла не думать о нем, не страдать оттого, что больше никогда его не увидит. Она все жизнь будет помнить, что он любил ее. И через двадцать лет, если будет жива и узнает, что и он тоже жив, она будет помнить: он любит ее. А вот как в этом убедиться? Ведь и тогда не спросишь, как и теперь: любишь ли ты меня? Помнишь ли обо мне?

Флер понимала, что ей было бы легче, если бы она узнала, что Адам не любит ее, что он счастлив с другой женщиной. Тогда, возможно, ей удалось бы как-то устроить свою жизнь.

А теперь она лежала ночами в кровати, вспоминая дни, когда ездила вместе с ним, когда они так свободно, по-дружески, разговаривали, сидя рядом в мире и согласии, держась за руки. Она вспоминала ту ночь, когда они снова и снова доказывали друг другу свою любовь, и понимала, что не переживет, если узнает, что у него другая женщина.

Но она страдала и оттого, что он несчастлив, связан браком, который на самом деле вовсе не брак, должен воспитывать маленькую девочку, которая даже не его дочь. Да, барьер, воздвигнутый между их жизнями, тонкий, словно паутинка, почти призрачный, но высокий и надежный. И это тоже причиняло невыносимые страдания.

Но наивысшей точки они достигли из-за двух событий, которые произошли в один и тот же день, примерно через месяц после того, как она поселилась в коттедже.

Днем Флер позвали в школу, чтобы принять фортепиано, которое доставили из Лондона. На улице толпилось много любопытных, а дети бегали вокруг фургона, в котором привезли инструмент.

– Фортепиано! – восторженно воскликнула Мириам, прижимая руки к груди. – Для вас, Изабелла? Вы заказали его?

– Это для школы, – ответила Флер. – Подарок.

– Подарок? Для школы? – Мириам смотрела на нее расширившимися от удивления глазами. – Но от кого?

– Мы должны внести его в помещение, – сказала Флер.

Она не заметила, как появился Дэниел.

– Это слишком ценная вещь для классной комнаты, – сказал он. – Мы должны поместить его в ваш коттедж, Изабелла.

– Но это для детей, – возразила она. – Теперь я смогу учить их музыке.

– Вы можете брать их к себе по одному или по двое, и давать уроки дома.

– О да, – согласилась Мириам. – Это очень хорошая мысль, Изабелла. Какой чудесный, щедрый подарок.

Она сжала руку подруги, но не стала повторять вопрос о том, кто прислал фортепьяно.

И вот у Флер появился инструмент и целый ящик нот.

Когда Мириам отправила ее из школы, убедив, что здесь больше нет дел. Флер села за пианино и прикоснулась дрожащими пальцами к клавишам.

Но играть не смогла. Она закрыла блестящую крышку, уронила голову на руки и заплакала – это были первые слезы после отъезда Адама.

Когда Флер была гувернанткой у Памелы, она часто видела герцога ранним утром у открытой двери, что соединяла музыкальный салон и библиотеку. Он молча стоял так, чтобы она заметила его и не подумала, будто он пытается незаметно подслушивать ее игру. Она полностью отдавалась музыке, но всегда чувствовала, что он слушает ее.

Ей так долго казалось, что она ненавидит и боится его, а он отвергает ее. И она боялась, смертельно боялась странного и неожиданного влечения к нему.

Он послал ей такой дорогой подарок, зная, как много для нее значит музыка. Но она никогда больше не сможет сыграть для него.

Этим же вечером у нее начались месячные. А это значило, что она все же не забеременела. Хотя произошла задержка на целую неделю.

Разумеется, было глупо думать, что она забеременела. Она и не должна была хотеть этого. Ужасно, если бы это случилось.