Десмонд! О чем бы она ни думала, мысли все время кружились вокруг этого имени и возвращались к нему постоянно. Так человек, которого водит в лесу леший, ходит, ходит по тропинкам, каждый раз возвращаясь все к той же полянке, откуда начались его блуждания. Вот и она тоже никак не могла вырваться из этого замкнутого круга любви. Марина не произносила даже мысленно этого слова, не понимая, как можно влюбиться в человека, которого считала врагом. Она ведь ненавидела его! Или правду говорят, будто от ненависти до любви – один шаг? Нет, кажется, наоборот: от любви до ненависти. Какая, впрочем, разница! Неужто и впрямь существуют вековечные, неразрешимые чары в тех узах, которые налагаются на мужчину и женщину именем Божьим, даже если их союз – случайность? Но был ли случайным их с Десмондом союз? Ведь какая-то вышняя сила поставила его на пороге заметенной снегом баньки именно в ту роковую, предрождественскую минуту, когда Марина произносила заветные слова, вызывая из тьмы и света? Но любовь к Десмонду – гибель, потому что это напрасная, безответная любовь.
Марина поняла, что сейчас разрыдается, к изумлению Глэдис, которая шумно растапливала камин. Она принялась яростно тереть глаза кулаками, загоняя слезы внутрь и делая вид, будто только что проснулась от шума, поднятого горничной.
Глаэдис подала ей завтрак и продолжила свою суету у камина, топоча, как молодая кобылка в стойле.
Марина хмуро взглянула на нее:
– Небось с потолка внизу побелка сыплется. Топай потише!
– Ой, прошу прощения у вашей милости, – воскликнула Глэдис. – Просто-напросто я еще не привыкла к этим туфелькам… я ведь надела их в первый раз.
– Так у тебя новые туфли?! – оживилась Марина, как всегда оживляются женщины, когда речь заходит об обновке – безразлично, своей или чужой. – А ну, покажи!
Глэдис, которая уже нетерпеливо комкала передник, вмиг вздернула юбки, выставив тоненькие ножки, обтянутые полосатыми, домашней вязки чулками и обутые в отличные, можно даже сказать, нарядные кожаные, с пряжками туфельки на французском каблучке. Туфли были сшиты с необычайным изяществом, их носить пристало настоящей даме… каковой они, верно, и принадлежали прежде: приглядевшись, Марина обнаружила, что кожа на носках потерта, а на левой ноге каблучок скошен.
– Ну конечно, они вовсе не новые, – сказала и Глэдис. – Однако же мне бы отродясь и таких-то не нашивать, кабы не леди Джессика. Она, видите ли, частенько дарит служанкам туфли, потому что быстро их снашивает.
– Отчего же так? Ходит много?
– Не больше других, – пожала плечами Глэдис, выставляя ножку и оглядывая стоптанный каблучок. – Однако же все ее левые туфельки вот этак стоптаны: леди Джессика, известное дело, хромоножка.
– Да ну! – изумленно всплеснула руками Марина. – Быть того не может!
– Между нами говоря, мисс, коли уж пошел такой разговор, – сказала Глэдис, глядя на нее с тем видом превосходства, который свойственно принимать слугам, проведавшим о том, что господам неведомо, – между нами говоря, вы ведь вообще ничего и никого не замечаете, кроме…
Она осеклась и так рванула с кровати поднос с завтраком, что едва не вывалила на Марину недоеденные лепешки. Впрочем, та успела вцепиться в поднос с другой стороны и удержать его.
– Кроме?.. – повторила она.
Глэдис поджала губы, явно не намереваясь продолжать, и снова потянула поднос, однако Марина держала крепко.
– Кроме?.. Ну, говори! – молвила она тихо и, как ей показалось, совершенно спокойно, однако губы ее вдруг похолодели. Верно, Глэдис учуяла недоброе в этом спокойствии, потому что в голубеньких английских глазках заплескался страх, а сдобные щечки залились румянцем.
– Да я ничего не хотела сказать, мисс… – залепетала она, так и извиваясь, так и переминаясь, однако ей не удалось спастись от жгучего Марининого взгляда, и она все же выдохнула обреченно: – Кроме милорда, сэра Десмонда.
Марине от этого наглого – и такого правдивого! – обвинения невольно выпустила поднос. Глэдис схватила его и ринулась было прочь из комнаты, но вдруг оглянулась и сочувственно прошептала:
– Простите, что я осмелилась, мисс, однако же вы… вы так добры всегда, что мне хотелось вам как-нибудь помочь.
– А это так сильно заметно, да? – тихо спросила Марина, с трудом поднимая глаза.
Глэдис кивнула:
– Заметно, мисс. У нас давно девушки говорят: не диво, мол, что Агнесс волосы на себе от злости рвала, коли милорд в замок другую привез!
– Агнесс? – с брезгливым удивлением повторила Марина. – Однако же она, вроде бы не была милордом обижена?
– Да ведь, воротясь из своего путешествия, милорд к себе Агнесс ни разу не допустил! – воскликнула Глэдис. – Слухи ходят, что она чуть ли не вовсе голая по замку бегала, лишь бы его прельстить, и сама, без зова, являлась к нему в комнату, а он ее выставлял прочь. Оттого она и прицепилась к Хьюго! – Глаза Глэдис мстительно блеснули. – Вот Господь ее и наказал за распутство.
– Выставлял прочь?! – с трудом выговорила Марина. – Да нет, ты, верно, шутишь…