И во Дворце революции, и на «командном пункте» в МИНФАРе я слышал, как Фидель говорил Раулю такие слова: «Очоа проявляет признаки неспособности» (подразумевалось: умственной неспособности), «Очоа оторвался от реальности» или еще «Очоа потерял почву под ногами». В январе 1988 года, в разгар битвы при Квито-Кванавале, генерал был вызван в Гавану: Фидель приказал ему отвести все бригады, кроме одной, на восточный берег Квито. Но, вернувшись в Анголу, Очоа не выполнил приказ, который счел неправильным, а выбрал другое решение, возможно лучшее. Через месяц он был отозван в Луанду, а оттуда в Гавану.
В глубине души я чувствовал тревогу за него, потому что уже давно узнал: никто, даже «герой Кубинской республики», не может себе позволить противоречить Фиделю. Поступить так означало в более или менее близкой перспективе навлечь на себя немилость. Но я тогда и подумать не мог, что жизненные часы генерала уже начали обратный отсчет.
Менее чем через год Арнальдо Очоа был расстрелян по приказу Фиделя.
Глава 15. «Дело Очоа»
Конец 1988 года. В Гаване совершенно обычный день, ничем не отличающийся от других. Через десять минут он изменит всю мою жизнь.
Вторую половину дня Фидель провел в своем кабинете, где работал и читал. Вдруг в приемную, где я сидел, просунулась голова, чтобы предупредить меня, что сюда едет Абрантес. Пятидесятилетний генерал Хосе Абрантес с 1985 года занимал пост министра внутренних дел, а до того на протяжении двадцати лет возглавлял охрану Верховного Команданте. Верный из верных, он входил в число людей, встречавшихся с Хефе ежедневно. Также он входил в круг из десяти человек, наиболее близких к верховной власти, наряду с Раулем Кастро и теми, кто уже знаком читателю, но о чьих функциях я позволю себе напомнить еще раз: Хосе Мигель Мийар Барруэкос, он же Чоми, личный секретарь Фиделя; его персональный врач Эухенио Сельман; дипломат Карлос Рафаэль Родригес; главный шпион Мануэль Пинейро, он же Барбаросса, и еще двое его друзей – колумбийский писатель Габриэль Гарсия Маркес, называемый Габо, и географ Антонио Нуньес Хименес. Абрантеса отличала еще одна привилегия: как и Рауль, он был одним из редких избранных, которые могли входить в кабинет Фиделя не через главный вход Дворца революции, а с заднего входа, через подземный гараж, и оттуда на лифте, доставлявшем его на четвертый этаж.
Итак, в тот день, около семнадцати часов, оставив машину в подземном гараже, Хосе Абрантес появился в приемной Фиделя. Я доложил о его прибытии: Commandante, aqui esta el ministro! («Команданте, министр здесь!»). Потому что никто, даже родной брат Фиделя Рауль, не входил в его кабинет без доклада. Я закрыл двойную дверь, потом сел в своем кабинете (смежном с приемной), где находятся мониторы, показывающие одновременно ситуацию в гараже, лифте и коридорах, а также пульт с тремя ключами, позволяющими включать микрофоны записывающих устройств, спрятанных за подвесным потолком кабинета Фиделя. Через секунду Команданте вернулся, открыл дверь и приказал мне: Sânchez no grabes! («Санчес, не записывай!»).
Пока они разговаривали наедине, я занимался своими делами, читал свежий номер «Гранмы», навел порядок в бумагах, записал последние дела Лидера максимо в ежедневник.
Беседа затянулась… Прошел час, потом второй. Как ни странно, Фидель не просил меня принести ни вискисито (маленький стаканчик виски) себе, ни кортадито (крепкий кофе) своему собеседнику, который обычно пил его в больших количествах. Никогда прежде министр внутренних дел не находился в кабинете Лидера максимо столь продолжительное время. И тут, отчасти из любопытства, а отчасти затем, чтобы убить время, я надел наушники и повернул ключ номер один, чтобы услышать, что происходит за стеной.
Так я перехватил разговор, который не должен был слышать.
Их беседа крутилась вокруг одного кубинского ланчеро[42]
, живущего в Штатах и явно связанного с режимом делами. И какими делами! Масштабной торговлей наркотиками, ведущейся с санкции высшего руководства страны!