Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2

К этим обвинениям он добавил еще участие в заговоре с целью захвата власти в стране и сокрытие от правительства информации о предательских действиях югославской «клики Тито» в 1947 и 1948 годах и намерении Берия убежать за границу. В частности, речь шла о плане Берия использовать для побега на Запад бомбардировщик с военно-воздушной базы вблизи Мурманска.

«Я отверг эти домыслы, — пишет далее отец, — и заявил: Военно-Воздушные Силы мне не подчинялись, и поэтому я не мог помочь в осуществлении подобного плана. Упоминание о базе ВВС под Мурманском ясно показывало, как исказили операцию по успешной проверке системы ПВО НАТО. Полет нашего бомбардировщика дальнего действия над военными объектами в Норвегии позволил определить уязвимость американцев и англичан. Известно, что Берия, как первый заместитель главы правительства, санкционировал этот полет, но не доложил Маленкову. Вот этот-то факт и был приведен как доказательство, что Берия хотел использовать военно-воздушную базу под Мурманском в случае провала его заговора».

Цареградский предъявил отцу и еще одно нелепейшее обвинение в том, что будто он «самым трусливым и предательским» образом сорвал операцию по ликвидации Тито. Все протесты и требования отца дать ему возможность опровергнуть эти обвинения игнорировались следствием. Наоборот, шла буквально на его глазах намеренная подтасовка фактов. Делалось это явно для того, чтобы показать, что он уже ничего и никогда не сможет опровергнуть. Так ломали волю к сопротивлению.

Цареградский инкриминировал отцу и связь с расстрелянными «врагами народа» — Шпигельгласом, Малли и другими разведчиками. Он старался представить дело так, что отец был их сообщником, заявляя, что Берия знал о существовании уличающих отца связей с ними, но предпочел умолчать о них, чтобы надежнее завербовать его в свою организацию заговорщиков. Обманывая партию и правительство, отец получал якобы из рук Берия незаслуженно высокие награды за свою работу. При этом, сказал он, Берия не только скрыл от ЦК. и правительства, что есть множество компрометирующих отца материалов в Следственной части НКВД, но и добился его назначения одним из руководителей советской разведки.

В годы войны отец, по словам Цареградского, выполняя указания Берия, тайно заминировал правительственные дачи и загородные резиденции, а затем скрыл минирование этих объектов от Управления охраны Кремля, чтобы ликвидировать руководителей партии и правительства в подходящий для заговорщиков момент.

В действительности, рассказывал отец, дело обстояло следующим образом. Ему было поручено руководить минированием дорог и объектов в Москве и Подмосковье, чтобы блокировать немецкое наступление в октябре 1941 года под Москвой. Но после того как немцев отбили, мины были сняты, причем делалось все это под строгим контролем по детально разработанному плану. Очевидно, Хрущев и Маленков поверили этой сногсшибательной байке о минировании их дач, состряпанной в прокуратуре или добытой ценой вынужденных признаний у кого-то из арестованных.

На допросах отца не били. Время как бы изменилось, и вожди не отдавали уже приказов вести допрос с пристрастием. Они, после сотен расстрелянных по их указанию людей, стремились выглядеть гуманистами, бить не били, но сна лишали. Следовательские бригады из молодых офицеров, сменявшие друг друга, до пяти утра без конца повторяли один и тот же вопрос: признаете ли вы свое участие в предательских планах и действиях Берия?

«Я решил, — пишет отец, — действовать в духе советов, которые давал мой наставник Шпигельглас: если нет возможности отрицать свою вину, постепенно надо перестать отвечать на вопросы, постепенно перестать есть, без объявления голодовки каждый день выбрасывать часть еды в парашу. Гарантировано, что через две-три недели вы впадете в прострацию, затем полный отказ от пищи. Пройдет еще какое-то время, прежде чем появится тюремный врач и поставит диагноз — истощение; потом госпитализация — и насильное кормление. Наиболее ответственный момент наступает тогда, когда делают спинномозговую пункцию, чтобы проверить болевую реакцию пациента и вывести его из ступора. Если удается выдержать страшную боль, любая комиссия психиатров подтвердит, что вы не можете подвергаться допросам или предстать перед судом.

К концу осени я начал терять силы, не отвечал на вопросы, которые мне задавал Цареградский. Вскоре в камере появилась женщина-врач и предложила перевести меня в больничный блок стационарного обследования.

В палате меня стали насильно кормить. Об этом времени сохранились самые смутные воспоминания, потому что я находился фактически в полубессознательном состоянии. Через несколько дней пребывания в больнице мне сделали пункцию — боль на самом деле была ужасной, но я все же выдержал и не закричал».