Тайная жизнь Карла Юнга

Как только я стала на колени и все вокруг наполнилось торжественными мыслями о смерти и жизни (о любви и жертве), мне в глаза ударил солнечный луч... Весь день небо было пасмурным и темно-серым, но теперь, словно намереваясь дать мне все, чего желало мое сердце, засияло солнце, и в этот момент я поняла значение числа девять! Тут были все элементы: подо мной — Мать-Земля (символ великого материнского принципа и прародитель нашей жизни), за мной — ручей, в котором течет любовная вода (символ вечного изменения и движения или вечно текущей мысли), повсюду вокруг меня — всезаполняющий воздушный элемент (символ духа и разума, а некоторые из нас, стремящиеся ввысь — к божественному — называют его Богом). А также сияющее сквозь тучи великое и живое солнце — символ божественной силы и мощи, прародитель и разрушитель любой жизни.

А еще там была я — единственное человеческое существо, одиноко стоящее среди великой природы, единственное человеческое существо, маленькое, совершенно одинокое и вполне осознающее наличие внутри себя некоего простора, чего-то колеблющегося в такт со всей природой, чего-то, что прекращается и начинается вновь, что живет и должно жить, а будучи живым — является частью Бога.

Ее воспоминание заканчивается выражением: "Ветка дуба по-прежнему стоит в вазе около моего стола".

Фанни Боудич, подобно большинству американок и многим англичанкам, приехавшим на лечение к Юнгу, очень слабо разбиралась в мифологии, и все, что они узнавали об этом предмете, проходило через фильтр Юнга и его последователей. Мы можем лишь отвлеченно рассуждать о том, зачем она разыгрывала народную (Volkish) фантазию о ритуальных жертвоприношениях Вотану, некогда совершавшихся древними германцами. По ее мнению, она приносила в жертву собственную девственность в обмен на то, что Древо Жизни возьмет под свое покровительство ее сексуальную жизнь и развитие ее индивидуации. Посвященные Вотану жертвоприношения дубу, считались предтечей нашего современного обычая украшать рождественские елки. Фанни совершенно не помнила об этих более глубоких народных (Volkish) нюансах, превращавших ее жертвоприношение дубу в столь насыщенный смыслом языческий акт.

Однако Юнг сознательно создавал сценарии или руководящие фикции, согласно которым его последователи разыгрывали свои исполненные самопожертвования встречи с Богом или богами. Тот способ, которым конкретизировала или разыграла свои фантазии о совершении жертвоприношений Фанни Боудич, имел для Юнга и его окружения особое значение. Это было возвращение к древним языческим культам для обретения новых религиозных возможностей. И хотя Фанни в полной мере и не понимала все аспекты этой народнической (Volkish) философии, она вскоре начала понимать, что христианство имеет свои пределы. Оно подавляло ее сексуальность, заставляло ее бояться природного мира и самой жизни. Анализ должен был освободить ее от старой веры и дать ей возможность возродиться для новой жизни.

Фанни, подобно многим абсолютно беспомощным американским и британским последовательницам Юнга, вероятно даже не осознавала специфическую культурную природу внедряемого в них народнического (Volkish) неоязычества, но Джеймс Патнэм прекрасно видел таящиеся в нем опасности и попытался предупредить об этом свою кузину. В одной заметке (без даты — судя по всему, она была написана в качестве дополнения к более критическому обмену мнениями) он сказал: