Тайная жизнь моего мужа

– Так вот. Лариса Игоревна взяла все в свои руки в нашем доме. Теперь она всем распоряжается, а после заключения брака, думаю, на нее вообще уже никак не подействовать. Она меня сейчас выживает из дома отца, буквально. Я, после того как мама окончательно слегла, собиралась переехать к папе, присматривать за ним. Но меня не пустили. Папа с восторгом слушается Ларису Игоревну, точно так же, как слушался раньше мамочку. Но хуже всего то, что ваша мама собирается сделать из папиного дома музей. Тут должна заметить, что я с дочерью и внучкой живу отдельно… Переехала к дочери, помогать ей с внучкой. Так вот, я больше не могу войти в свой дом. Дом моего детства… Лариса Игоревна полностью завладела моим папой и никого к нему не подпускает. Что я говорила… ах да, дом. Музей… Папа, по наущению вашей мамы, хочет подарить дом городу и сделать из дома музей, это будет общественное достояние. Они могут сделать это еще при жизни папы, вот в самое ближайшее время… Ларисе Игоревне помогает Мария Астапова, слышали про такую? Известная певица. У нее связи, она из телевизора не вылезает, на всех этих ток-шоу сидит экспертом, чужое грязное белье с азартом обсуждает. Астапова сделает все, чтобы отстранить меня от отца и оставить возле него Ларису Игоревну. Ей это выгодно, поскольку отец может подарить Астаповой хоть все его шлягеры… Права на них, вернее. Астапова подлизывается к Ларисе Игоревне, а той это приятно… Она совершенно не против того, чтобы папа дарил права Астаповой. Но вот при этом исполнять шлягеры в ресторанах каким-то другим, малоизвестным исполнителям – ни-ни… Пусть отчисляют авторские!

Игнат, опустив голову, с тоской слушал Зинаиду Виленовну. С тоской – потому что прекрасно знал характер своей маменьки, ее склонность к грандиозным планам по преобразованию мира. Деньги Ларису Игоревну не интересовали, выгоды она никогда не искала, но вот помочь какому-нибудь гению, творческой личности – это она всегда любила. Открыть музей? Да это просто мечта маменьки…

– …последние дни моей мамы были отравлены Ларисой Игоревной. Она нагло приходила в наш дом и вела себя там хозяйкой… – торопливо говорила дочь Сильнова, словно боялась, что Игнат ее не дослушает. – Мама была в сознании до последнего. И каково ей, умирающей, выслушивать откровения о том, что скоро у папы будет новая жена… Да она ее просто добила, ваша мама – Лариса Игоревна. И, главное, отец уже не понимает, что творит. Он очень любил мою маму, свою жену, пока окончательно не превратился в ребенка… Если бы он хоть немного соображал сейчас, он бы сам от себя пришел в ужас!

– Я знаю, что моя маменька способна на очень многое. – Игнат, наконец, решился прервать эту исповедь. – Но вы тоже можете сопротивляться ей. Попробуйте признать отца недееспособным, взять над ним опеку. Звучит печально и грубо, но надо уметь смотреть правде в глаза. Родители – старшие в роду, они, как бы это сказать – главнее… Но с какого-то момента, бывает, выросшим детям надо взять ответственность на себя. Самим стать главными. Старшими в роду. И опекать родителей.

– А вы? – тут же ощетинилась дама. – Вы – никогда не пробовали приструнить свою маму? Вы же тоже можете признать ее недееспособной! Потому что, если я хоть что-то начну предпринимать в отношении папы, из Москвы примчится Астапова. И разборки на главном телевизионном канале страны мне обеспечены, будьте уверены. И вся страна начнет переживать за счастье престарелых голубков – вашей мамы и моего папы, а я окажусь эгоистичной сволочью, лишающей личной жизни известного композитора…

«Боже, как же мне это надоело!» – мрачно подумал Игнат. Меньше всего он хотел лезть в маменькины дела.

– Папа не понимает, что своим потворством Ларисе Игоревне он лишает меня, его дочь, а также его внучку и его правнучку средств к существованию. Какой музей, если его дети ютятся в старой многоэтажке? Какой дом музыки, если речь о ресторанных шлягерах… Кто любит эти шлягеры – пусть и строит этот музей, но не за наш счет!

Дама уже кричала и плакала в голос.

Игнат никак бы не смог ее успокоить, дать надежду. Возможно, дама немного привирала насчет своей бедности и болезненного состояния своей внучки… Да даже если бы и привирала! У Зинаиды Виленовны все равно было больше прав на семейное наследие, чем у маменьки. Но у композитора Сильнова – своя правда, он заработал эти деньги, он имел право распоряжаться ими по своему усмотрению. Зинаида Виленовна и ее дочь – взрослые люди, они сами должны были строить свою судьбу и благосостояние, а не тянуть вечно из отца…

Но – внучка. Маленькая больная девочка. Если с той правда не все в порядке… Стоит ли музей музыки здоровья и счастья этой девочки?

Больше всего на свете Игнату было жалко детей. Взрослые как-то сумеют выжить, устроиться. Но дети!

Нет ничего гаже этих вопросов наследства.

Порой лишь на него, на наследство, и можно было надеяться людям в этом мире, в котором уже было мало шансов заработать самому, в мире, сотрясаемом финансовыми кризисами и страшной болезнью… Той самой, с которой Игнат боролся как доктор.