В небольшой, погруженной в темноту прихожей без окон, витал сладковатый аромат яблок и каких-то трав. Я жадно втянула в себя этот причудливый симбиоз, ощутив, как в груди зарождается что-то щемящее… какое-то ностальгически-тоскливое чувство. Словно вернулась к чему-то, давно утерянному, что отчаянно хотела найти, а найдя — поняла, что мир вокруг необратимо изменился.
— Ты хоть свет-то включи! — раздался со двора голос Васи.
Я вслепую пошарила рукой по стене в попытке найти выключатель.
— Слева! — подсказала подруга.
И свет наконец зажегся.
— Ну, проходи, — скомандовала она, заходя следом за мной в прихожую.
Я покорно протопала в дом, со странным удовольствием ощущая, как поскрипывают под ногами старые деревянные доски пола.
— Занимай ту же комнату, что обычно. Найдешь?
Я кивнула в ответ на вопрос, уверенно свернув в коридоре налево. Оказавшись за желтой, чуть выцветшей, но чистой шторкой, закрывающей комнату от лишних глаз вместо двери, прерывисто вдохнула.
Не была в этом доме, наверно, уже лет десять. Сначала закружила бесконечная погоня за успехом, затем — брак, в который погрузилась с головой… А здесь все осталось по-прежнему, будто время остановилось, запечатав эту комнатку в одном мгновении. Не изменилась ни обстановка, ни самые мелкие детали. Даже старые часы на полке были все те же.
Но изменились мы.
Мне вдруг стало горько. Положив сумку на пол, я поспешила найти Васю, чтобы отогнать от себя это гнетущее чувство потери чего-то важного и невозвратимого.
Звуки возни раздавались с кухни. Я прошла туда и замерла на пороге, молча наблюдая за тем, как хлопочет подруга у плиты, над которой на веревочке сушились грибы, заполняя помещение своим характерным ароматом.
Вася обернулась ко мне:
— Сейчас поедим, а потом к твоим услугам все лучшие местные развлечения — огород и телевизор.
Я улыбнулась:
— А где все?
— Папа уехал на вахту, а мама в городе. Она нам такой запас еды оставила, что придется хорошенько постараться, чтобы все это съесть.
Я промолчала. Вася казалась сейчас энергичной и веселой, но под всем этим крылось то, что она старательно ото всех прятала.
Одиночество.
Мы поели, делясь последними незначительными новостями из жизни, обсуждая что-то нейтральное, совсем неважное. Потом подруга встала и сказала:
— Ты отдыхай, а я пойду на огород, надо картошку выкопать хоть немного. До сих пор не понимаю — на кой черт они ее сажают каждый год?!
Я усмехнулась:
— Кто знает, какие у нас с тобой будут развлечения в их возрасте? Может, тоже потянет к земле.
Вася рассмеялась, покачав головой. Отрицая, видимо, даже подобное предположение.
— Я с тобой, — вызвалась я решительно, тоже поднимаясь из-за стола.
Мы работали в основном молча, только изредка переговариваясь. И было в этом молчании что-то недосказанное, словно обе мы чувствовали, что надо сделать шаг к преодолению возникшей стены, но никто из нас не решался.
С огорода вернулись под вечер. Поужинав, вышли с кружками чая на веранду, устроившись за деревянным столиком. От кружек шел пар, тонко струился аромат клюквы и ванили, проникая в нос, чудесным образом согревая не только тело, но и душу. Не торопясь начать разговор, я протянула руку к одинокому листику клена, застрявшему между досок стола, задумчиво погладила его пальцем.
Вася преодолела неловкость первой.
— Ты прости меня, Ник, — проговорила она сдавленно. — Все, что я тебе сказала тем утром…
— Давно простила, — перебила я.
— Нет, ты дослушай. Это все от зависти было…
Ее слова меня не удивили и не задели. Обхватив подмерзшими пальцами кружку, я молча ждала продолжения.
— Я тогда, если честно, даже какое-то злорадство испытала. Тебе ведь в жизни повезло куда больше меня… Мы хоть и учились вместе, а сложилось все совсем по-разному… У тебя гастроли были, востребованность… А я в итоге стала простым менеджером. Помнишь, как я о детях мечтала, о муже?..
Она с болью улыбнулась. Я вдруг подумала, что в этом действительно была какая-то горькая ирония. В то время как я хотела состояться как музыкант, Вася мечтала о семье. Так было всегда — столько, сколько я ее помнила. Но пока так и не случилось…
— Ты и замуж раньше меня выскочила, — продолжала она тихо. — Твоя жизнь мне казалась идеальной. У тебя было почти все, о чем я сама когда-то мечтала. Я завидовала, Ника, и мне за это очень стыдно.
Это была исповедь — простая, честная, без прикрас. И через всю эту речь невидимой, но ощутимой нитью стелилось ее чувство одиночества.
— Мне страшно, Ника, — прошептала Вася. — Страшно, что так и состарюсь одна… прямо в этом доме. А еще мне стало страшно, что могу тебя потерять. У меня ведь ближе никого и нет…
Я накрыла ее руку своей, утешающе сжала.
— Ну, теперь мы с тобой обе несчастные, так что будем держаться вместе, — усмехнулась я.
— Да уж… — хмыкнула Вася в ответ.
Мы обе сделали по глотку чая, и подруга внезапно сказала:
— Ника, я кое-что не рассказала тебе о той ночи, когда забирала тебя…
Я удивленно подняла на нее глаза:
— И что же?