Мне нечего было сказать ему на это. Все слова ушли куда-то глубоко внутрь, трансформировавшись в ноющее чувство слева, в груди…
— Знаешь, Лиза очень похожа на нее… — усмехнулся Артем, а я содрогнулась. — Поэтому я тогда сделал все это с ней… я отомстил. Сжимал это хрупкое горло, терзал противящееся мне тело и представлял при этом, что это моя мать…
Я закусила губу, чтобы не сказать вслух, что он безнадежно болен. Чтобы не разозлить…
— Ты бросила меня тогда… укатила на свои гастроли… и я выместил все на ней. Я…
Он прервался, сделав судорожный вдох.
— Я сделал много дурного, Ника. Я разорил твоего Романова, чтобы стать кем-то важным. Кем-то сильным и богатым, а значит — обрести тем самым власть над другими. Я хотел, чтобы у тебя было все. Хотел привязать тебя к себе навечно…
— Ты не любил меня, Артем, — выдавила я с трудом. — Мы оба знаем, что и вернуть меня ты хотел только потому, что понял — я забрала с собой то, что могло тебе навредить…
Он отрицательно покачал головой с кривой улыбкой на губах.
— Ты права, я тебя не любил. Я болел тобой, Ника. А эти бумажки… они больше не имеют никакого значения…
— Тогда чего ты хочешь? — поинтересовалась глухо.
Он повернул ко мне голову и взгляд его изменился — теперь он меня видел. Более того — скользил по мне глазами так, словно касался физически…
— Я хочу, чтобы ты меня поняла.
— Поняла что?
— Что я не мог иначе, Ника. Никто не любил меня, никто не научил любить. Я знал в жизни лишь один способ добиваться своего — это брать силой. Давить жертву, пока не сдастся. Давить морально, пока не сломается… Так меня приучили. Ничего другого я попросту не видел…
Он протянул ко мне руку, коснувшись моего лица знакомым до боли жестом. Я смотрела ему в глаза и ощущала, что страха почему-то больше нет. Только жалость…
— Но с тобой это не сработало, родная, — произнес он, гладя меня по щеке. — Ты не сдалась ни после моих уговоров, ни после того, как я лишил тебя работы и денег, ни после всех угроз…
Он взял меня за подбородок, удерживая, словно в незримых оковах, мой взгляд.
— Ты предпочла связаться с Романовым, Ника… и вот тогда я понял, что проиграл. Что это — действительно конец.
— И что теперь? — спросила я, едва шевеля губами.
— А теперь… Теперь ты свободна, Ника. Я не заставлю тебя больше… мараться. Тебе даже не понадобятся твои драгоценные документы…
Он наклонился и открыл дверь с моей стороны. Я неверяще смотрела на эту лазейку, ведущую на волю, отчего-то не решаясь сделать шаг наружу.
— Уходи! — буквально выкрикнул он, выталкивая меня прочь.
И это стало спусковым крючком. До конца не веря в то, что он меня действительно отпускает, я выскочила наружу и побежала, обернувшись только тогда, когда позади меня дико взревел двигатель.
Подумалось, что он наверняка намеревается меня сбить, выпустив лишь ради забавы, и я панически отскочила к ближайшему зданию, но автомобиль Артема стремительно промчался мимо.
И в этот момент что-то внутри меня тихо умерло. Откуда-то возникла странная, иррациональная уверенность: я видела сейчас Артема в последний раз.
— Вероника!
Я обернулась на голос. Эмиль — растерянный и взволнованный, каким я никогда еще его не видела, вынырнул из соседней заброшки и замер на месте, глядя на меня.
Показалось, что время остановилось. Что даже сердце в груди замолкло на несколько секунд, а потом скакнуло вверх и заколотилось, как сумасшедшее. И в этот миг я сорвалась с места. Отбросила все мысли и сомнения и просто побежала.
Я бежала ему навстречу, оставляя позади все плохое. Все страхи, все опасения и боязнь быть отвергнутой. Просто бежала к тому, кого боялась больше никогда не увидеть и желала лишь одного — как можно скорее оказаться в этих крепких руках.
Его объятия оказались сильными и поразительно нежными. Я не видела его лица, уткнувшись в широкую грудь, но слышала, как бешено стучит его сердце. И это был сейчас самый желанный звук на свете.
Эмиль провел ладонями по моей спине, бережно ощупал плечи. Я поняла, что он пытается убедиться, что со мной все в порядке. И от осознания, что этот человек, еще недавно казавшийся мне ледяной глыбой, тоже за меня волновался, хотелось попросту расплакаться. А еще в горле встал ком от понимания, что он пришел за мной. Что он меня искал…
— Ты цела? — спросил Эмиль, когда я наконец сумела оторваться от него и посмотреть ему в лицо.
— Да, — улыбнулась сквозь слезы. — Я в порядке… а ты?
Он провел рукой по моему лицу, стер шершавым пальцем беспрерывно катящиеся слезы. И вместе с этим жестом уходило прочь все былое — следы чужих касаний и боль предательства, все гнетущее и тяжелое, что пережила за последние годы и что больше не имело значения.
— А я — испугался до полусмерти. Как никогда в жизни…
Он не сказал, казалось, ничего особенного, но для меня эти слова были сейчас дороже всего на свете.
Внезапно нахмурившись, Эмиль спросил, словно только теперь об этом вспомнив:
— А где… Орлов? Я думал, что он…