Тайная жизнь писателей

Это было сказано загробным голосом. Он встал, чтобы проводить меня до двери, но, сделав шажок-другой, просто махнул рукой. Я увидел с порога, как он плетется к бару, наливает себе еще виски, падает в кресло. После этого взгляд у него затуманился, он явно унесся в какие-то дали, в лабиринты былого, в воспоминания, причинявшие ему буквально физическую боль. Я не мог оставить его в таком состоянии одного.

– Прекратите, Натан. На сегодня довольно. Вам больше нельзя! – сказал я, снова подойдя к нему, и отнял у него рюмку.

– Оставь меня в покое!

– Лучше попытайтесь осознать происшедшее, а не ищите забвения в алкоголе.

Фаулз не привык, чтобы ему диктовали, как поступать. Он в изумлении потянулся за рюмкой. Я не дал ему завладеть ею, в результате она упала и разбилась.

Мы уставились друг на друга, как два кретина.

Фаулз не пожелал терять лицо. Схватив бутылку, он хлебнул виски прямо из горлышка.

Потом он подошел к окну и открыл стеклянную дверь, чтобы впустить в гостиную Бранко и заодно самому выскользнуть на веранду и плюхнуться там в плетеное кресло.

– Как эти письма попали к Матильде Моннэ? – громко спросил он. – Это немыслимо!

Теперь он выглядел не потрясенным, а очень взволнованным.

– Кто эта женщина, Натан? – спросил я, подойдя к нему. – Та, которой вы писали? Кто такая S.?

– Женщина, которую я любил.

– Я догадался. Что с ней стало?

– Она умерла.

– Мне ужасно жаль.

Я присел на краешек соседнего кресла.

– Двадцать лет назад она стала жертвой хладнокровного убийцы.

– Кто он?

– Мерзавец, каких свет не видывал.

– После этого вы перестали писать?

– Да, сегодня утром я начал тебе это объяснять. Я был убит горем. Я бросил писать, потому что лишился той умственной целостности, без которой ничего нельзя сочинить.

Он впился взглядом в горизонт, как будто там можно было отыскать ответы. Ночью, в полнолуние, когда море превратилось в жидкое серебро, это место выглядело еще более волшебным. Здесь ничего не стоило вообразить себя одним в целом свете.

– То, что я перестал писать, было ошибкой, – сказал он вдруг, словно на него снизошло озарение. – Творчество упорядочивает жизнь и мысли, оно часто наводит порядок в экзистенциальном хаосе.

Мне уже целую минуту не давал покоя один вопрос.

– Почему вы не покидаете этот дом?

Фаулз горестно вздохнул.

– Я купил «Южный Крест» для нее. Она влюбилась и в меня, и в остров. Находиться здесь значит для меня не расставаться с ней.

Мне жгли язык еще тысяча вопросов, но Фаулз не дал мне шанса их задать.

– Я отвезу тебя на машине, – сказал он, рывком поднявшись из кресла.

– Это лишнее, я приехал на скутере. А вам лучше лечь.

– Как хочешь. Послушай, Рафаэль, я хочу, чтобы ты не ослаблял хватку. Разберись, что движет Матильдой Моннэ. Я чувствую, что она неискренна, но не могу тебе объяснить, откуда у меня это чувство. Мы еще не все понимаем.

Он протянул мне бутылку «Бара Но Нива» – на вырученные с нее деньги я мог бы, наверное, целый год платить за свое жилище на острове, – и я сделал глоток из горлышка на дорожку.

– Почему бы вам не взять и не рассказать мне все-все?

– Потому что я еще не знаю всей правды. А еще потому, что неведение играет роль щита.

– Уж кто бы говорил! Разве неведение предпочтительнее знания?

– Я сказал не так, и ты отлично это знаешь. Но уж поверь моему опыту, порой лучше знать не все.

9 Мартиролог

Экзистенциальные раны неизлечимы, их беспрестанно описывают в надежде соорудить историю, где можно будет связно поведать об этом.

Элена Ферранте

11 октября 2018 г., четверг

1

Было 6 часов утра. Несмотря на темноту, я широко распахнул дверь книжного магазина, впуская туда свежий воздух. Заглянув в жестяную банку из-под кофе, я с грустью убедился, что она пуста. За эту бессонную ночь я выпил не меньше десяти чашек. Старый принтер Одибера тоже был на последнем издыхании. Я израсходовал весь запас чернил, чтобы распечатать самые важные находки, а потом прикрепил все тексты и фотографии на широкую доску.

Ночь напролет я метался по сайтам, собирая сведения об убийстве Вернеев. Я облазил онлайн-архивы главных газет, загрузил несколько книг, прослушал отрывки десятка подкастов. Заболеть делом Вернеев оказалось проще простого, настолько трагичной и захватывающей была эта история. Сначала мне казалось, что я быстро составлю о ней собственное мнение, но позади была целая ночь, а я по-прежнему недоумевал. Слишком многое выглядело нелепым, даже невероятным. Взять, к примеру, хотя бы тот факт, что убийцу так и не нашли. Причем это было не провинциальное «висячее дело» 70-х годов, а настоящая бойня, грянувшая в центре Парижа накануне XXI века. Жизни лишили всю семью известного человека, следствие вели лучшие специалисты французского сыска. Прямо Тарантино какой-то, Клод Шаброль[11] нервно курил за углом.