Тайная жизнь ребёнка до рождения

Доктор Альфред Томатис, профессор психолингвистики из Школы практических психологов при Католическом институте в Париже и автор ряда признанных научных трудов, прекрасно осознаёт ценность научных данных. Однако он убеждён, что порой один конкретный случай может объяснить суть вопроса гораздо эффективнее и понятнее, чем дюжина исследований. Поэтому, когда он хочет проиллюстрировать влияние пренатальных переживаний, он часто рассказывает историю Одиль, девочки-аутистки (ребёнка, избегающего контактов с окружающими), которую он лечил несколько лет назад.

Как и большинство детей с подобным диагнозом, Одиль практически не разговаривала. Во время первой встречи с доктором Томатисом она не произнесла ни слова и, казалось, не реагировала, когда к ней обращались. Поначалу она упорно хранила молчание, но постепенно лечение стало давать результаты, и уже через месяц она начала слушать и говорить. Естественно, её родители были рады такому прогрессу, но в то же время они были немного озадачены. Они заметили, что дочь лучше понимала их тогда, когда они говорили с ней по-английски, а не по-французски. Родители не могли понять, откуда у Одиль такие знания. Дома никто из них не говорил по-английски, и до того момента, пока четырёхлетняя девочка не попала к доктору Томатису, она практически не реагировала на устную речь, независимо от того, на каком языке она звучала. Даже если поверить в то, что она каким-то образом выучила английский, подслушивая разговоры родителей, возникал вопрос: почему никто из её старших (и здоровых) братьев и сестёр не сделал то же самое?

Вначале доктор Томатис не мог понять, в чём дело, пока однажды мама Одиль случайно не упомянула, что на протяжении почти всей беременности она работала в парижской импортно-экспортной фирме, где все говорили только по-английски. Это помогло ему понять, что языковые навыки могут формироваться ещё в утробе матери, и это стало настоящим открытием.

Сорок лет назад такая гипотеза могла бы показаться невероятной, а четыре столетия назад к ней отнеслись бы как к само собой разумеющемуся факту. Наши предки прекрасно понимали, что опыт матери оказывает влияние на её будущего ребёнка. Именно поэтому в Китае ещё тысячу лет назад существовали предродовые клиники. Даже в самых примитивных культурах были предписания, согласно которым беременным женщинам следовало избегать таких пугающих событий, как пожар. Накопленный веками опыт свидетельствовал о том, насколько сильно влияют на ребёнка материнские тревоги и страх.

Упоминания о подобных пренатальных воздействиях можно найти во многих древних текстах – от дневников Гиппократа до Библии. Так, в Святом Евангелии от Луки (Лк. 1: 44) Елизавета восклицает: «Ибо когда голос приветствия Твоего дошёл до слуха моего, взыграл младенец радостно во чреве моём».

Первым, кто осознал всю важность пренатальных влияний, был не святой и не врач, а великий итальянский художник и изобретатель, гениальный Леонардо да Винчи. Его «Тетради по анатомии» содержат больше сведений о влиянии матери на ребёнка до его рождения, чем многие современные медицинские книги. В одном особенно интересном отрывке он писал: «Одна и та же душа управляет двумя телами… Желания матери часто находят отражение в ребёнке, которого она носит в момент желания… Страх или душевная боль матери влияют на ребёнка сильнее, чем на саму мать, и часто ребёнок может даже погибнуть из-за этого».

Человечеству понадобилось четыре столетия и помощь другого гения, чтобы дорасти до Леонардо. В XVIII веке люди начали свой долгий мучительный роман с машинами, последствия которого сказались во всех областях, включая медицину. Врачи стали смотреть на тело человека примерно так же, как сейчас дети смотрят на конструктор лего. Они относились к человеческому организму как к сложной машине, стараясь найти причины болезней в нарушениях её работы. Важным было то, что можно было немедленно увидеть, потрогать и проверить.

Все эти изменения, безусловно, были полезными, но только до определённого момента. Таким образом медицина избавилась от суеверий, накопленных за две тысячи лет, и приобрела более научное обоснование. Однако при этом врачи всё подозрительнее относились ко всему, что невозможно было взвесить, измерить или рассмотреть под микроскопом. Чувства и эмоции казались им чем-то неопределённым, ускользающим и совершенно несущественным в рациональном новом мире точной медицины. Однако в начале XX века многие из этих «неопределённых» аспектов вернулись в медицину благодаря психоаналитическим теориям Зигмунда Фрейда.

Фрейд лишь вскользь затрагивал тему внутриутробного развития ребёнка. В его время принято было считать, что ребёнок недостаточно развит, чтобы испытывать или осмысленно переживать что-либо до второго или третьего года жизни. Поэтому он полагал, что формирование личности начинается не раньше этого срока.