Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим

В семь лет я желал быть Наполеоном… Вот как это произошло. На втором этаже нашего дома жили аргентинцы Mammaс. Одна из дочерей этой семьи, сказочной красоты Урсулина Mammaс, по слухам, стала Каталонкой 1900 года, и еще поговаривали, что образ Каталани списал с нее Эухенио (д'Орс в своей книге «Ла Вен плантада» («Дивно сложенная»). И мой седьмой год начался с того, что меня захватила либидо-светская привлекательность второго этажа. В теплые летние сумерки я подолгу торчал на террасе, пока еле слышимый шорох вверху не подсказывал, что надо мной отворяется балконная дверь. На втором этаже меня обожали так же, как и у нас. К шести вечера вокруг монументального стола в салоне, на котором высилось чучело аиста, собирались пить матэ очаровательные пышноволосые особы с аргентинским акцентом. Матэ подавали в большом серебряном сосуде, который передавали от губ к губам. Эта тесная близость ртов особо волновала и рождала в душе целый вихрь страстей, в котором уже посверкивали острые шипы ревности.

В свой черед и я тянул сладкую жидкость, на мой вкус, слаще меда, а мед — слаще крови. Ведь моя мама, моя кровь, всегда бывала тут же. Мое светское становление, таким образом, было триумфальным шествием от губ к губам, ото рта ко рту, и я желал испить чашу Наполеона, ибо Император также пребывал в салоне второго этажа, ну если не собственной персоной, то уж во всяком случае тут присутствовало его цветное изображение на боку небольшого деревянного бочонка, в котором держали матэ. Этот Наполеон, олимпийски важный, с белым и сытым брюшком, с розовыми мясистыми императорскими щечками, в черной шляпе, точь-в-точь соответствовал моим представлениям о том, каким бы монархом был я сам.

Тогда в моде была песенка.

Napoleon en el final
De un ramillette colossal

Это изображение Наполеона на боку бочонка овладело моим воображением — столь же нестойким, как яичный желток на блюдце, (разве что без блюдца). И под воздействием питейного Наполеона через посредство матэ произошел резкий скачок моих притязаний от повара до императора. Точно также мои первые эротические ощущения женщин-лошадей, галопировавших по .нашей кухне, были незаметно вытеснены светлым образом прелестной Урсулы Mammaс, красотки образца 1900 года. Позже я объясню и опишу со скрупулезностью «думающей машины» мои открытия. Одно из них, в частности, основано на идее питейного Наполеона, в которой материально воплотилось два призрака моего раннего детства. навязчивый бред губ (ртов) и слепой духовный империализм. Это объясняет, почему пятьдесят чашек теплого молока, поставленные на качающийся стул, для меня то же самое, что и пухлые ляжки Наполеона — и до какой степени это верно для всего на свете. Не надо быть сумасшедшим, чтобы суметь представить такое! Выразилось это и в других вещах, не менее странных и еще более неоспоримых в свете этой сенсационной книги. Во всяком случае, достоверно: все, абсолютно все, о чем я говорю здесь, целиком мой грех и единственный мой грех.

Часть первая

Глава первая Автопортрет в анекдотах

Я знаю, что я ем (и что переварю).

Не ведаю совсем, что я творю.

Я не из тех счастливчиков, кто, улыбаясь, рискует показать застрявшие меж зубов остатки — даже самые крошечные — жуткого и унижающего растения, именуемого шпинатом. Это не значит, что я очень тщательно чищу зубы, просто-напросто я никогда не употребляю шпинат в пищу. Кроме того, что это еда, я приписываю шпинату эстетические и даже нравственные свойства. Отвращение, как часовой, всегда начеку и бдительно следит за моим меню, строгим своим штыком принуждая меня строго ограничивать рацион.

В самом деле, я могу есть лишь то, что имеет явную и понятную форму. И если я терпеть не могу шпинат, то лишь из-за того, что он бесформен, как свобода. Противоположны шпинату краб, омар, рак. Я предпочитаю их, а больше всего люблю маленьких креветок. Они как бы воплощают великолепную философскую идею: носят костяк снаружи и берегут под ним нежную мякоть — так что я назвал бы эту идею ДЕРМА-СКЕЛЕТОМ (понятно, не от дерьмо, а от дерма — кожа). Их твердая анатомия защищает мягкую и питательную сущность, они остаются неуязвимы для внешних провокаций и профанаций и заключены в столь совершенный сосуд, что один только его вид сводит на нет все имперские притязания нашего нёба. А какое наслаждение — с хрустом размалывать зубами головки мелких птиц(Заметьте, что птица способна и в ангелах пробудить каннибалов. В своей «Естественной магии» Лапорт дает рекомендации, как приготовить индюка, не забивая его, живьем. Высший изыск для гурмана!)? Да и возможно ли иным способом вкушать мозги?