Тайная жизнь сатаниста

Новые жизненные уроки были преподаны Тони «бизнесменами» преступного мира в недавно выстроенном Лас-Вегасе, куда он поехал после войны с братом отца, Биллом ЛаВеем, и где помогал ему в бизнесе. Растущая столица азартных игр была тогда просто крохотным оазисом посреди пустыни. Билл поставлял отличный чистый спирт для винокуров Аль Капоне во времена сухого закона в Чикаго и возобновил старые связи после войны, во время которой был владельцем преуспевающего предприятия, производившего самолетные шасси и патрульные шлюпки. Билл вошел вдело к Багси Сигелу, расширявшему «Фламинго» для Мейера Лански. Когда Тони сидел со своим дядей в игорных притонах и ночных клубах, «лейтенанты» Сигела вроде Эла Гринберга и Мо Седвея защищали перед впечатлительным ЛаВеем свои собственные интересы, доказывая ему, что каждый продажен, вне зависимости от высоты своего положения. «Все сплошной рэкет, включая церковь. Крутой признает эти факты и живет соответственно. Дурак продолжает рубиться за Бога и Отечество. Ловкач придумывает, как рэкетировать самому, чтобы не сдохнуть рабом бесчестных политиков и боссов. Он отвергает жизнь миллионов, задушенных рутиной в офисах и на заводах, — каждое утро вставать в восемь ноль-ноль, гнить над убийственно тупой работой, жрать обед, когда скажут, приволакивать кости домой каждый вечер к пяти, и за все это получать гроши, которых хватает лишь на продление этого жалкого прозябания».

На ЛаВея произвели впечатление эти преступники, выживавшие вне «системы» за счет эксплуатации естественных человеческих слабостей и пороков. Он рассматривал их как неотесанных клонов Захароффа, за действиями которых стоят свои убеждения и философия. А также Тони понимал, что эти люди часто убивают друг друга и что широкая общественность по-настоящему помнит лишь тех, чья смерть была достаточно кровавой, чтобы замарать газеты. Но Тони не был разочарован ни этим фактом, ни тем, что его дядя в конце концов отсидел от звонка до звонка за уклонение от уплаты налогов в федеральной тюрьме на острове Макнил. Они выживали, несмотря ни на что, тем способом, который выбрали сами; это было самое главное. Сложись обстоятельства хоть немного иначе, и Тони вполне мог сам оказаться вовлеченным в рэкет. Когда ЛаВей вырос, он

Не перестал восхищаться этими сатанистами-практиками. Самым обескураживающим аспектом дружбы с этими пресыщенными бурной жизнью «стариками» было то, что в 50-х и 60-х годах большинство их умерло. Оставшись в одиночестве, ЛаВей должен был создать/обнаружить новых сотоварищей.

«Не так уж много народа родилось в один год со мной, так что мне трудно найти людей, разделяющих мои ценности и знания в том, что касается музыки, кино, воспоминаний — всех тех вещей, из которых слагается прошлое личности. Наверное, именно поэтому в юности меня тянуло к товарищам старше меня — я был голоден до того прошлого, которое пропустил. А с другой стороны, меня притягивало к людям намного младше меня, ведь их привлекает это утраченное знание, которое я теперь заключаю в себе. Моим миром был мир конца 30-х — начала 40-х. Моя кристаллизация свершилась в эпоху film noir,[13] сразу после войны — в эту странно-жуткую сумеречную эру. Разве удивительно, что я таков, каков есть? Сатурн доминировал в тот период, когда я достиг своей зрелости. Мои воспоминания тянутся из того допотопного мира, что был до войны. Все эти воспоминания моего детства и ранней юности отражаются в том, кто я, что я такое, в том, что я начал. Фильмы, изображавшие мои ролевые модели, — это были американские films noirs, где у крутых, как яйца, антигероев чувства и привязанности были на самом деле глубже и прочней, чем у «приемлемых» людей».

ЛаВей до сих пор неустанно играет и пропагандирует свою любимую музыку — это «Девушка в ситцах», «По сентиментальным причинам», «Деревенский пацан», «Весь день напролет», «Либо это любовь, либо нет», «Чем чаще я вижу тебя», «Влюбленный зря», «Мне интересно знать», «Соблазн», «Пленник любви», «Золотые сережки», «Я помню тебя». Сейчас, когда влияние ЛаВея распространяется вновь, воскрешаются более ранние, оригинальные записи того, что он любит классифицировать как «высокопарную музыку».