ЛаВей внимательно наблюдал и слушал, учась всему, чему мог: френологии, хиромантии, астрологии и магическим трюкам. Он разработал впечатляющий номер с самим собой в роли гипнотизера для шоу «Ю-в-1», кульминацией коего было, когда он делал девушку твердой как доска, клал затылком и пятками на два стула и приглашал кого-нибудь присесть на нее. К этому времени имидж ЛаВея стал стереотипом балаганщика: кричащие спортивные пиджаки, раскрашенные вручную галстуки, карандашной толщины усики. Он получил намного больше, чем могло бы дать ему любое университетское образование — высшее образование мошенника, пробивного эксперта в деле эксплуатации плотской человеческой натуры, — и наслаждался тем, что выглядит таковым. Шрам на щеке, который он приобрел, подравшись на ножах с одним своим другом, лишь добавил зловещий, жесткий оттенок его чертам.
Приобретя опыт балаганщика, он узнал, как сильно люди хотят, чтобы их одурачили, и как много готовы заплатить за это, узнал, как садисты ищут все более мрачных восторгов; как вуайеры жаждут более свежих, более похотливых пиршеств; как одинокие и больные желают чудес — и как они ненавидят
«Балаган чудовищ» и «Подходи, не бойся!», две из немногих правдивых книг о балаганной жизни, были написаны парочкой закадычных друзей ЛаВея, Уильямом Линдсеем Гришемом и Дэниелом Мэнниксом. Хотя контакт с Гришемом был безвременно прерван его трагической смертью, ЛаВей, на момент написания этой книги, по-прежнему ведет дружескую переписку с Дэном Мэнниксом. ЛаВей обессмертил свою дружбу с Гришемом в именах своей дочери и своего внука — Зины и Стэнтона: так звали персонажей другого знаменитого гришемского романа о балаганной жизни — «Аллеи кошмаров». «Балаганный шоумен» — еще одна прекрасная книга на ту же тему, в которой Дон Боулз, ее автор, пишет: «Способность подавать обычные вещи в возвышенной манере, изобретать о них мишурную ложь и нагло продавать билеты на их показы — вот качества, необходимые человеку, мечтающему о профессии шоумена… Здесь очковтирательство сравнимо с магией: балаганные шоумены чувствуют, что дурачить людей позволительно, пока ты даешь им столько веселья, за сколько они заплатили».
Над ЛаВеем неоднократно насмехались за то, что он пришел «из цирковой и балаганной среды», как будто это доказывает, что он действительно шарлатан. Но, как объясняет сам ЛаВей, у субкультуры балагана есть свои собственные стандарты, свои собственные принципы. «В балагане мы всегда знали, кто подделка, кто подлинник. Странствующие «палаточные миссионеры» ошивались вокруг балаганов как «цирковые вши».[22] Никто их терпеть не мог. Они всегда являлись туда, где можно было неплохо поживиться. Все они признавали, что они — в «Иисусовом рэкете», и просто-напросто пользовались толпами, которые собирал балаган. По крайней мере в те дни не многие из них притворялись, что действительно верят в то дерьмо собачье, которое всем пропихивали. Они для себя решили, что просто доят тупых деревенщин, как доит любое странствующее шоу. Как гробовщики, они принимались шутить и отпускать скабрезности насчет собственного занятия, стоило им лишь очутиться подальше от ушей какой-нибудь прихожанки. Многие из них в конце концов попадали в Фолсом или в Сан-Квентин, если умудрялись обчистить не того, кого нужно. Но если они были по крайней мере честны сами с собой, ты мог испытывать к ним определенное уважение. Таков закон балагана».
«Жалкая Лаура: заходи и взгляни на дьяволово дитя. Взгляни, какая она живая внутри. Укоротите-ка цепи, парни, она беспокоится. Слушайте, как она кричит! Что она там сейчас делает? Киньте-ка ей еще одну курицу, она, должно быть, проголодалась! Смотрите, как она скачет. Слушайте, как она завывает. Брошенная ребенком и выросшая среди диких животных. Визжит, рычит, завывает, кричит. Но бедная Лаура лишена дара речи. Смотрите-ка на нее сейчас. Смотрите, как низко может пасть человек. Увидев раз, не забудешь до гроба…»
Глава 4. Ночи с Мэрилин Монро