Это 1948 год, стоит знойная лос-анджелесская ночь. Войдите в двери старинного бурлескного театра, скрывшись от хриплого, настойчивого, как лай пустолайки, голоса зазывалы, торчащего снаружи. Запахи фойе — поп-корн, дым сигар, дезинфекция, кола — мешаются с затхлым ароматом старой театральной ковровой дорожки. Пройдите сквозь заплесневелые портьеры в сам театр и почувствуйте застойный запах мускателя из бутылок, выпавших из рук дремлющих пьяниц в заднем ряду, бутылок, постоянно звякающих об пол и катящихся вперед, когда девушка на сцене переходит к своим самым соблазнительным телодвижениям.
Займите место поближе к узкому помосту, выступающему в зал. Отсюда вам откроется наилучший обзор. Откиньтесь, расслабьтесь, положите шляпу себе на колени и ждите, когда поднимется занавес.
Вы терпеливо слушаете назойливое жужжание разносчика спиртного, и вдруг ваше внимание привлекает бледный темноволосый молодой человек, проскользнувший сквозь боковой занавес с какими-то нотами в руках, — его движения медлительны, но отточенны и уверенны. Он разворачивает перед собой испещренный карандашными пометками бумажный манускрипт и успевает просмотреть две-три страницы нот сквозь дым зажатой в зубах сигареты, пока разносчик спиртного уходит из зала, шаркая по проходу. Молодой человек извлекает первые ликующие аккорды, вызывая на сцену девушек-хористок. Выражение его лица меняется, на нем появляется легкая горделивая улыбка, когда следующая девушка украдкой выглядывает наружу из-за занавеса, готовая выйти со своим номером. Лампы гаснут, и на сцену падает одинокий синий круг света.
Пышнотелая молодая блондинка начинает свой медленный стриптиз, когда органист плавно переходит к «Hymn a L’Amour».[23] Ее движения одновременно по-девичьи невинны и сногсшибательно чувственны. Вы замечаете, что на сцене их двое — танцовщица и музыкант; ваш пристальный взгляд перебегает с ее волнующейся и волнующей плоти на его свенгальские глаза, следящие за ней, на его руки, что следуют за нею по клавишам и управляют ею, контролируя ее из темноты.
Каждую пару недель в Бурлескном театре «Майя» тема менялась. Представление строилось на парижских мотивах, поэтому органист играл незаконно добытую, списанную с оригинала вручную аранжировку