Тайная жизнь великих писателей

Его полное тягот, безрадостное детство проходило на мрачной фабрике, где воздух, казалось, был пропитан квинтэссенцией тщеты и бесполезности его существования. Звучит как вступление к одному из романов Диккенса, не так ли? Но эти же строки могли бы стать началом биографии самого писателя. До поры до времени жизнь юного Диккенса была (пардон за каламбур) такой же «диккенсовской», как и жизнь Оливера Твиста. А что потом? А потом он прославился и смог позволить себе никогда больше не работать на фабриках.

Унылым местом, в стенах которого проходило детство Диккенса, была фабрика Уоррена по производству ваксы, куда его отправили работать в 1824 году, когда его отец разорился и попал в долговую тюрьму. Задачей юного Чарлза было наклеивать ярлычки на банки с ваксой — на первый взгляд не так уж плохо, пока не задумаешься, что ему приходилось заниматься этим десять-двенадцать часов в сутки всего за шесть шиллингов в неделю. Тогда такая жизнь начинает казаться сущим адом, пройдя через который человек всю оставшуюся жизнь пишет о несчастных детишках, работающих как каторжные, — чем, собственно, Диккенс и занимался.

Он достиг известности невероятно легко. «Посмертные записки Пиквикского клуба», опубликованные, когда Диккенсу было всего двадцать четыре года, стали одной из самых продаваемых книг за всю историю литературы и чуть ли не в одночасье вознесли молодого автора на мировой писательский Олимп. Дни ваксы и долговых тюрем остались в прошлом. Теперь Диккенс жил в мире, где люди выстраивались в очереди, чтобы приобрести очередной выпуск его нового, выходящего отдельными частями романа. В 1841 году в нью-йоркском порту собрались шесть тысяч человек — все они ожидали прибытия финальных глав романа «Лавка древностей». «Умрет ли Крошка Нелл?» — кричали они команде подплывающего теплохода, желая поскорее узнать о судьбе храброй юной героини романа. (О да, она умрет, в свойственной ему саркастической манере подсказывает Оскар Уайльд: «Нужно иметь каменное сердце, чтобы читать о смерти Крошки Нелл… без смеха».)

Диккенс был Стивеном Кингом своего времени — критики (и денди-остроумцы вроде Уайльда) его не жаловали, зато толпы восторженных фанатов носили на руках. «Мы не верим в долговечность его славы, — писала в 1858 году газета «Сатердей ревью». — Нашим детям останется только гадать, о чем думали их предки, когда ставили Диккенса на первое место среди современных романистов». Скажите это Толстому, Достоевскому, Генри Джеймсу и многим другим выдающимся деятелям литературы, которые считали Диккенса лучшим английским писателем со времен Шекспира. Или лучше скажите это деловым партнерам Диккенса, которые получили немалый навар — и все благодаря его необычайной сметливости в области маркетинга. Идея выпускать романы отдельными частями принадлежит самому Диккенсу, равно как многочисленные варианты изданий и переизданий его работ в разнообразных форматах и видах, — все это сделало писателя состоятельным человеком. Даже сверхъестественная длина романов Диккенса сыграла ему на руку — писатель дробил их на небольшие порции и получал доход с каждого выпуска. Чем больше выпусков — тем больше золотых монет оседало в карманах предприимчивого автора.

Хотя романы и рассказы Диккенса, написанные в течение тридцати лет, отличались постоянным и неизменно высоким качеством, в жизни писателя были свои взлеты и падения. В 1836 году он женился на Кэтрин Хогарт, дочери респектабельного издателя газеты. У Чарлза сложились необычайно близкие отношения с ее двумя младшими сестрами. Когда в 1837 году Мэри Хогарт, которой было всего семнадцать, умерла, Чарлз горевал так, будто лишился собственной жены. Он отрезал у Мэри локон и хранил его в специальном футляре, а кольцо, снятое с ее пальца, носил до конца жизни. Чарлз забрал себе всю одежду умершей и даже по прошествии двух лет продолжал время от времени доставать ее вещи и рассматривать их. Более того, он выразил пожелание быть похороненным в той же могиле, что и его свояченица, а ее призрак являлся ему на протяжении многих лет. Никто не знает, что было между Диккенсом и Мэри и было ли вообще, но точно одно: Кэтрин и ее десять детей были этому не слишком-то рады.