Тайная жизнь влюбленных

После того как Магда уехала в Польшу, она в течение двух лет писала отцу каждую неделю и перестала только после возвращения из Австралии моей матери. Однажды та просто появилась на пороге — загорелая, с сигаретой в зубах. Я уже жил в Америке, но знаю, что папа принял ее, не требуя объяснений. Ее не было восемнадцать лет. Она страшно удивилась, что я уехал, что я вообще вырос.

В сумеречном свете уходящего дня я открываю дверцу брошенного автомобиля и слышу в мелодии петель певучий голос Магды. Сажусь в машину. Трогаю скелет руля, и рессоры благодарно отзываются на вес моего тела. Я здесь, я живу в этом мгновении, но я вечно буду сидеть на той скамейке с Магдой или смотреть, как она чистит горячие вареные яйца.

После ее отъезда в Польшу мы больше не виделись. По письмам, которые писала Магда первые два года, чувствовалось, что она счастлива.

Однажды она даже нарисовала на конверте аиста.

Я знаю: ей нас не хватало. Мы с папой подарили ей способность жить, распутали узел. А теперь она ушла. Я не хочу гадать, как это случилось. Все равно узнаю утром из телефонного разговора с отцом. Интересно, встретила ли она по дороге мою спящую жену.

Тысячи людей встречали меня лишь раз в жизни, но они несут память обо мне и обо всех остальных, словно песок на пляже, придавая форму всему живущему.

Когда я возвращаюсь с прогулки, уже поздно, и я тону в лунном свете. В небе зреют горячие капли дождя, готовясь пролиться на землю. Моя жена сидит на садовых качелях с косячком в зубах. Дым карабкается на крышу, вьется над забытой пустой машиной и полевыми цветами, отдаваясь неизвестности.

Я подхожу к жене. Начинается дождь. Она смотрит на меня, наверное, точно так же, как мать смотрела на отца, и хлопает по подушке рядом с собой. Сиденье принимает вес моего тела, и мы оба начинаем безудержно хохотать, словно одновременно поняли, что все — прекрасный обман.

Портрет французской художницы, погибшей при воскресном землетрясении

Мари-Франсуаз лежала раздавленная под тоннами мусора.

Рыба, которую она ела, так и осталась у нее во рту.

Глаза не открывались.

Она чувствовала охватившую ее темноту, но не ощущала своего тела, словно душа во время падения выскользнула и упала в сторонке, ожидая момента, когда покинет этот мир.

Затем ее жизнь раскололась, словно облачный покров, осыпав Мари-Франсуаз дождем мгновений.

Зеленый телефон в кухне у бабушки с дедушкой, рядом с цветком.

Она чувствовала холодную пластмассу трубки и ее прикосновение к уху. Слышала на другом конце провода свой собственный голос.

Тяжесть маминых туфель, которые она несла в спальню. Мысль, что однажды вырастет и тоже будет носить такие.

Случайная встреча с другом.

Все давно прошло.

Затем дождь ее жизни остановился, и воцарилась темнота, только медленно билось сердце. Приглушенный звук, словно под водой.

Снова пошел дождь мгновений, и она окунулась в омут известных лишь ей мелочей:

Утренний свет, струящийся сквозь занавеси.

Запах школьных классов.

Стакан молока.

Мечты об отце, ощущение его рук на своих плечах.

Ее голова, лежащая утром на прохладной спине нового бойфренда. Такое случалось дважды, и каждый раз она словно рождалась заново.

Снова бабушка с дедушкой, но уже как герои своих собственных историй — идущие босиком по снежной грязи и наткнувшиеся на захороненную руку.

Конец войны.

Домик во Франции.

Дочь.

Внучка.

Мама за рулем старого коричневого «Рено».

Мари-Франсуаз не чувствовала своего тела и не могла закричать.

Ни звука, абсолютная тишина, лишь немое кино, проецируемое на внутреннюю часть черепа.

Она сознавала, что умирает, но еще острее сознавала, что пока жива. Будь у нее больше времени, зародилась бы надежда на спасение. Однако ее лишь затопили воспоминания.

Оставшиеся не задутыми свечи на торте — неважно, сколько лет, главное — поочередное угасание огоньков.

Звук шагов в коридоре. Она крадется босиком в кухню и видит умершего дедушку за кухонным столом. Дверца холодильника открыта.

Неразбитое яйцо на полу.

Пронзительный крик бабушки.

Теперь воспоминания не приносили боли. Жизнь стала открытым окном, а она — бабочкой. Если бы не периодические провалы в темноту, напоминающие о телесной жизни, она чувствовала бы себя на каникулах, плывущей в прохладной глубине, каждое движение рук в воде — целая философская система.

А затем Мари-Франсуаз явственно ощутила запах старого бабушкиного пальто, висевшего за кухонной дверью вместе с хозяйственной сумкой и метлой. Ей пришло в голову, что она прожила всю свою жизнь под обломками разрушенного здания, что эта жизнь придумана ею самой, той, которую она никогда до конца не знала.

И с беспринципностью умирающей она незамедлительно влюбилась в темноту и в те восемь секунд, что ей остались, — каждая секунда словно кусок хлеба для изголодавшегося человека.

Яблоки