Тайники души

Все это время гнев во мне раздувался, как тесто на дрожжах. Честно говоря, даже не знаю почему. Я не злилась на Габриеля Арфи, он не сделал ничего плохого ни мне, ни моим детям, разве что навредил самому себе. Почему же тогда мне так хотелось что-нибудь разбить?!

Я бы выместила гнев возле поленницы, но мистер Арфи уже наколол столько дров!

Я поджарила на завтрак картофель, сделала яичницу-болтунью, и когда дети все съели, отправила их играть на улицу. Метель наконец закончилась.

Я хотела заняться раненой ногой гостя в одиночестве. Ожидая, пока закипит вода для компресса, я сделала то, чего не делала с тех пор, как умер муж, – помолилась.

Конечно, это сложно было счесть полноценной молитвой. В основном я мысленно орала на Бога.

«Я просила ангела, – сказала я Ему, – а Ты прислал мне умирающего. Разве не видно, как дети расстроены из-за всех этих смертей? Разве недостаточно было забрать моего мужа на Небеса?»

Да, признаю´, я заслужила наказание за свою ложь.

Но что, ради всего святого, сделали дети, чтобы потерять отца? И деда? Богу, наверное, все равно, что Джимми теперь вынужден выполнять мужскую работу, малыш Люк почти не разговаривает, а Бекки ест не больше, чем воробушек?

Возможно, я заслужила эти наказания, но дети невинны! Эта ферма – их дом. Как, по мнению Бога, мне управляться с садами? И как дождаться, пока сыновья вырастут, чтобы передать им наследство? Как я смогу управиться безо всякой помощи?

– Кстати о помощи! – заорала я вслух. – Ты уж сообрази, пожалуйста, как помочь этому бедняге, который лежит вон там, в спальне! Я не позволю ему здесь умереть, слышишь? Я больше не буду умолять и клянчить! Ты не понимаешь, когда просят по-хорошему! Ты должен вылечить его! И если Ты считаешь, что он ангел, посланный нам в помощь, то советую прислать кого-нибудь еще! Срочно!

Я устроила в кухне настоящий тарарам – гремела кастрюлями и чайниками, пока готовила кашу и припарку.

Когда я занесла все это в комнату, скорее всего, на моем лице было написано раздражение. Мужчина не спал и испуганно уставился на меня, будто боялся, что я прямо сейчас в него чем-нибудь запущу.

– Простите, что доставил вам столько хлопот, мэм, – начал он.

– Я злюсь не на вас! – ответила я, стараясь стереть с лица сердитое выражение. – Но вы должны постараться выздороветь, слышите?! Никаких больше вылазок на улицу!

Я принесла вам поесть, и вы съедите все – не важно, голодны вы или нет! Сложно поправиться, если ничего не есть! Затем я залью рану на ноге йодом и вам будет чертовски больно! Но вы стиснете зубы и вытерпите боль, потому что только так можно вылечить вашу рану. Вам ясно?

Слабо улыбнувшись, он покорно ответил:

– Да, мэм.

– Не называйте меня так. Я не сельская учительница, – улыбнулась я. – Сможете сами поесть или мне покормить вас?

– Я попробую. – Он протянул руку, чтобы взять ложку, и я почувствовала идущий от его кожи жар.

Мужчина с трудом сел. От усилий у него на лбу заблестели капли пота. Когда он собрался с силами, я поставила ему на колени поднос с кашей и занялась ногой. Краем глаза я видела, как гость пытается донести дрожащей рукой кашу до рта и она просыпается на одежду. Но я знала достаточно о мужчинах и об их гордости, чтобы не вмешиваться.

– Сейчас буду мазать рану йодом, вы готовы? – спросила я, заметив, что он доел последнюю ложку.

Мужчина кивнул и потянулся, чтобы взяться за медную спинку кровати. Я открыла бутылочку и так быстро, как могла, налила йод по всей длине раны. Мужчина выгнулся, как струна, и едва сдержал крик боли.

– Кричите, если хотите, мистер.

– Меня зовут Гейб, – проскрежетал он, стиснув зубы.

– Ну что ж, никто не услышит вас, Гейб. Дети на улице, играют, а ближайший сосед – тетя Батти, живущая далеко у пруда. Сейчас я наложу свежий компресс, а потом, обещаю, оставлю вас в покое.

Я старалась бинтовать аккуратно, но, судя по затрудненному дыханию Гейба, его нога сильно болела. Может, отвлечь его разговором?

– Расскажите, как вы поранились, – попросила я.

Мужчина со свистом втянул воздух.

– Я бежал за медленно едущим поездом. Хотел, как обычно, вскочить в грузовой вагон. Но за мной гнались вокзальные сторожа, и я торопился – не хотелось попасть в тюрьму за бродяжничество. Я подпрыгнул и наткнулся на зубчатый край. Было темно, и я не заметил, что он торчит.

– Когда это случилось?

– Не знаю. А давно я здесь?

– Вы провели ночь в амбаре и еще одну в этой кровати.

Гейб выдохнул.

– Наверное, это случилось два-три дня назад. Я потерял счет времени, странствуя без календаря и часов.

Его мягкий глубокий голос напомнил мне звучание церковного орга́на, на котором берут низкие ноты. И при этом слова Гейба рассыпа́лись по комнате легко, словно падающие снежинки.

Я смотрела на него, желая спросить, почему человек, который так правильно разговаривает и так красочно излагает мысли на бумаге, ведет жизнь никчемного бродяги.

Гейб все еще лежал с закрытыми глазами, держась за спинку кровати.

– Ну вот и все.

Когда он открыл глаза, его лицо было белее снега. Я протянула Гейбу полотенце, чтобы утереть пот со лба.