Тайное дитя

Теперь он должен объявить Чёрчу, что отзывает свою поддержку законопроекта. Он также должен сообщить Королевской комиссии, что обнаружил существенную ошибку в данных, а потому они более не могут считаться достоверными. Эта ошибка заставила его пересмотреть его воззрения на евгенику, и он более не уверен в наследственной передаче умственных способностей и слабоумия. Требуются дополнительные исследования, и, пока они не будут проведены, законопроект ни в коем случает не должен приобретать статус закона.

Вернувшись в Брук-Энд, Эдвард переодевается к обеду, когда в доме неожиданно появляется Бартон.

Сосед ожидает Эдварда в гостиной, коротая время с большой порцией виски. Вид у него угрюмый.

– Простите за вторжение, – говорит он, – но мне захотелось узнать, все ли у вас в порядке, старина. А то эта лавина жутких новостей с фондовых бирж… – Бартон качает головой и цокает языком.

– И что страшного там приключилось? – спрашивает Эдвард.

Он тоже наливает себе виски, раздумывая об истинной цели визита соседа: действительно Бартона волнует состояние финансов Эдварда или же он хочет рассказать о постигшей его катастрофе?

– От газет становится лишь тошнее. Держу пари: они ликуют от дрянных новостей, преподнося все события в десять раз трагичнее.

От эмоций у Бартона на скулах ходят желваки.

Сосед не преувеличивает. Эдвард вспоминает заголовки газет, попавшиеся ему на глаза, когда днем он проходил мимо лотка. «Новое фиаско на Уолл-стрит: безумные сцены на фондовой бирже!»… «Биржевые маклеры теряют на лихорадочных продажах по миллиарду фунтов в день!»… «Тысячи разоренных в результате биржевого обвала на Уолл-стрит!»… «Дж. Д. Рокфеллер потерял четыре пятых своего состояния».

Только сейчас Эдвард вспоминает о записке, ожидавшей его в университетском кабинете, куда он заглянул после Вестминстерского двора. Просьба безотлагательно позвонить мистеру Коулрою. Это очень важно. Он положил записку в карман, однако звонить не стал, торопясь на поезд. На прошлой неделе он уже обсуждал с мистером Коулроем положение своих финансов. Банкир пригласил его на ланч в уютный французский ресторан неподалеку от банка. Мистер Коулрой заверил Эдварда, что банк успешно противостоит чудовищным скачкам цен на фондовой бирже, а потому он может не беспокоиться за судьбу своих вкладов. По словам банкира, многие клиенты занимали деньги для покупки акций и облигаций. Когда начался обвал, эти люди запаниковали, продали свои ценные бумаги по бросовым ценам и не смогли оплатить займы. В отличие от них Эдвард не брал никаких займов; часть его денег надежно вложена, а остальные хранятся на наличных счетах.

Казалось бы, ему не о чем беспокоиться. Или причины для беспокойства все-таки есть? Эдвард вновь подумал о записке, и в груди у него что-то зашевелилось. Он смотрит на часы. Восьмой час. Слишком поздно. Мистер Коулрой наверняка уже ушел домой.

– Этот чертов Грант-Паркер! Вы знаете, о ком я. Про его шумный развод пишут во всех газетах. Он как-то был у вас в гостях. – Бартон взмахивает стаканом, указывая на Эдварда. – Он тогда советовал мне вложить все деньги в американские акции. Уверял, что это надежно, что я быстро обогащусь и все такое. Помните?

Боже мой! Бартону никак не слезть с денежной темы. Эдвард, конечно же, хорошо помнит тот разговор. Софи и Генри тогда были готовы вцепиться друг другу в глотку.

– Сколько вы потеряли? – спрашивает Эдвард, испытывая некоторое сожаление по поводу несчастья, постигшего соседа.

Остается надеяться, что Бартон его не винит. Ведь это он познакомил соседа с Генри. Эдвард касается руки Бартона, готовясь произнести слова утешения.

– Я? – Бартон смотри на Эдварда. Две метелки его усов искривляются над верхней губой. Сосед разражается хохотом. – Хвала небесам, я не потерял ни пенни! Я прислушался к вашему совету, старина, и побеседовал с вашими банкирами. Люди старого закала. Дали мне хороший, разумный совет: делать все вложения по эту сторону атлантической лужи.

– Рад слышать, – осторожно говорит Эдвард, продолжая думать о неотложном телефонном звонке.

– Я до ужаса медлителен, – продолжает Бартон. – Так и не мог решить, куда вложить денежки. Кончилось тем, что я их вообще не стал вкладывать. Они продолжают лежать в сейфе, в дальнем конце гардеробной. Целехоньки, если только жена не стащила часть на платья и прочую дребедень. – Он взмахивает рукой и смотрит на Эдварда своими задумчивыми глазами под тяжелыми веками. – Иногда ничегонеделание бывает лучшим видом действий. Если правильно помню, именно это мне и советовали те смышленые ребята из вашего банка. – Он хмыкает и прикладывается к стакану.

– Знаете, Бартон, по странной иронии мистер Коулрой днем пытался дозвониться до меня. Сомневаюсь, что он еще на работе, но вы не возражаете, если я все-таки попробую ему позвонить?