Тайное и явное в жизни женщины

Олег подарил мне бездну счастья, ярко расцветил мои школьные годы любовью. Я сама не успела заметить ту грань, за которой свершилась досадная перемена отношений. Мне тогда не хватало опыта понять, что каждый человек развивается самобытно, индивидуально. Это ни плохо, ни хорошо. Простой факт. Отношения между любящими людьми иногда угасают, зачастую исчерпываются, качественно и необратимо меняются, а распознать это вовремя и предотвратить болезненный затяжной крах под силу цельным, проницательным натурам. Если бы молодость знала…

Что бы ни случалось, я никогда не любила уединяться. Любые огорчения перемалываются в общении. Если жизненные силы временно утрачены, лёгкий беспечный разговор – лучшая подпитка для меня. Вот почему приглашение в деревенскую баню обрадовало.

Вечерний воздух вливался в лёгкие, изгоняя изнутри печаль. Прогулка после дождя бодрила дух. Почти левитановская прелесть местных холмов, пригорков, речушки умиляла. Природа поражала красотой. Она, матушка, гармонична, а мы, её детки, не умеем выстраивать слаженные отношения!

Бригадир тётя Тоня приняла нас в просторном доме. Дородная, зрелая сельская красавица напоминала мне «Русскую Венеру» Кустодиева, но она была не изнежена, а привычна ко всякой работе. Я смотрела на неё и думала, что по возрасту она годилась бы мне в старшие сёстры. Как славно было бы приезжать к ней, зализывать душевные раны и набираться свежих сил для новой любви! В деревянном, чисто убранном доме так легко дышалось!

В бане я невольно залюбовалась ею, увидев обнажённые формы крепкого тела, своеобразную пластику движений уверенной сильной женщины, жены и матери. Она была проста и хороша: чистый лоб, голубые глаза, густые длинные волосы, налитые груди с крупными сосками, широкие бёдра. Лицо и руки по локоть загорелые, а остальное тело розоватое, упругое. Мои сокурсницы, субтильные горожанки, весело плескались, неумело шлёпались берёзовыми вениками. Тётя Тоня брала веник, загоняла всех по очереди на полок и там сноровисто парила.

– Худущие-то, худущие! – приговаривала она. – Кормить вас надо! Я и на поле на вас посмотрю – жалость берёт! Как рожать думаете?

– Так это ещё когда! – пискнула наша миниатюрная блондинка Ирина сквозь пар.

– Если бы всё знать наперёд, что и когда! – задорно сказала тётя Тоня. – Жизнь-то она по-своему всё разложит, вот увидите. Хоть вы и студентки, а всё ж бабёнки молоденькие!

– Мы – девушки пока. У нас замужних нет, – заявила Мила.

– Так, может, и с парнями не милуетесь? Только книжки читаете? – усмехнулась тётя Тоня. – А парни под юбки не заглядывают?

Раздались смущённые смешки, а я подумала про себя: «Одна уже намиловалась!».

– Ну, мойтесь, девки! Вода полезная, муж мой из дальнего колодца привёз. Она там волшебная! Счастье приносит, – уверяла нас добрая женщина. – Только смотрите, не сомлейте с непривычки!

Девчонки резвились. Многие, как и я, впервые были в настоящей деревенской бане. Мы тёрли друг другу спины до красноты, окатывались водой. Всем охотно верилось, что она животворная, исцеляющая. Моё отчаяние понемногу уходило, утекало, уносимое тёплыми струями прогретой колодезной воды.

Потом пили чай с густым смородиновым вареньем, с пряниками из сельпо, со свежим зернистым домашним творогом. Деревенскую сметану мы мазали прямо на белый хлеб, и эти бутерброды казались вкуснее кремовых пирожных! Наш девичник вернул меня себе самой. Всё помогло: Милкина таблетка, баня, смех, сытный ужин в чистой просторной избе.

Сидя за столом, я заметила небольшие репродукции картин Рубенса, украшающие стены горницы.

– А кто у вас живописью увлекается? – спросила я.

– К нам в сельпо эти картинки как-то завезли, а мой муж и купил их все, подарил мне на восьмое марта! – рассмеялась бригадирша. – На тебя, говорит, похоже!

– Вы лучше! – загалдели девчонки.

– Да ладно вам! – отмахнулась сельская красавица. – Скажете тоже! У нас таких краль полдеревни! Каждую вторую можно рисовать.

Нам было хорошо, и мы не торопились в лагерь. Наконец, тётя Тоня сама без обиняков сказала нам:

– Завтра суббота, отоспитесь всласть. А сейчас пора вам, девоньки. Темень кромешная на улице. Это вам не в городе на проспекте, где фонари горят. Сами-то дойдёте?

– Дойдём! Нас много! Чего тут бояться? – наперебой загалдели девчонки.

У меня тогда мелькнула мысль, что ей уже не терпится остаться с мужем, лечь на супружескую постель и усладить его своим богатым, освежённым чудесной водой телом. И у них опять, возможно, родится ребёнок. В деревне дети растут привольно.

Повязавшись по-простому платками, надев кофты, куртки, обувшись в резиновые сапоги, мы прыскали, дивясь своей похожести на местных колхозных девок. Потолкавшись в сенях, попрощавшись с хозяйкой, мы гурьбой направились к в лагерь.

Издали заметили свет фонаря. Кто-то из тёмной глуши двигался прямо к нам.

– Кто это? – насторожилась Мила.

– По-моему, это наши парни! – воскликнула Светка Усеева, едва сдерживая рвущуюся радость.

– Эге-ге, девчонки! – послышался голос Генки Гришина.

– Мы тут! – громко завопили все.