Тайное имя — ЙХВХ

Сарра — с криком: «Арон! Циля окотилась — ни одного рыженького. Как это может быть?» Циля — рыжая кошка Ревиндеров (но и младшая сестра Авшалома).

Арон поднял голову, склоненную над микроскопом. Он совершенно отчетливо услыхал голос свой — как чужой, говорящий, как будто читал по написанному чужой рукой:

— Бодливой корове Бог рог не дает, а рыжей — детей.

Не про Сарру будь сказано. К счастью, она и не приняла это на свой счет. При чем тут она, это же Тора[76].

В лаборатории у Арона висели две фотографии. Благообразный господин в золотых очках с профессорской бородкой — так и видишь его в белом халате во время утреннего обхода в окружении учеников. На другой фотографии человек тех же лет, белый как лунь, с тщательно расчесанной надвое бородой и с такими же ухоженными, разлетающимися шире плеч усами. По первому впечатлению государственный деятель, а присмотришься — в глазах бельканто. Два благородных семита, в один ряд с которыми охотно поставил бы себя Арон Аронсон. А вот на каком языке они переписывались — Чезаре Ломброзо и Макс Нордау? Один сефард, другой ашкеназ. По-французски? У нас сансэремони?

По иронии судьбы апологет агроевгеники Арон Аронсон останется бездетным. И так же по иронии судьбы те двое, озабоченные проблемой вырождения, сделаются придворными портными грядущих выродков. Нам не дано предугадать, чем прорастет посеянное нами зерно, и подтверждением тому неудачный эксперимент по выращиванию новых зерновых культур в Атлите. Открытая Аронсоном в предгорьях Хермона дикая пшеница ни в какую не скрещивалась с овсом.

Арон спрашивает себя: сионизм Нордау — что это? Не был ли для Нордау сионизм командой «вольно», отдушиной, тем же, чем для Арона автомобиль «рено», вздымающий столб пыли и разгоняющий кур? Как он мог поверить, великий Макс Нордау, что султан, чей титул «Неотступный Хранитель Гроба Господня», передаст ключи от Иерусалима какому-то авантюристу с накладной бородой. Дабы тот вручил их русским революционерам — и все это только, чтоб посрамить царя-батюшку? Курам на смех. А то, что живущие в Иерусалиме на Пасху падают в объятия друг друга, говоря: «В будущем году в Иерусалиме!» — не курам на смех? Да вот он, ваш отстроенный Иерусалим — Иерушалаим абнуя — олухи Царя небесного! Уже приехали.

^{Вильгельм II и Теодор Герцль. Встреча в Иерусалиме. Памятник воздвигнут перед сельскохозяйственной школой «Микве Исраэль»}

— Арон, как ты можешь так говорить и даже думать, что Сион — морковка, а еврейский народ — осел, который вечно будет за ней бежать.

— Ты это сказала, не я. Как всякий биолог, посягающий на прерогативу Бога, я верю в Бога больше, чем другие. Сыркин[77] не может взойти на трон Машиаха. Русским социалистам в Эрец Акодеш делать нечего, пусть стреляют в царских министров у себя в Киеве.

— Что тебе всюду мерещатся русские? При чем тут русские? Чем тебе твой Файнберг плох?

— Мой… Мессия по имени Файнберг и его мессианская супруга Сарра. Я «Провидца» тоже читал.

— Арон! Ты прекрасно знаешь, что Авшалом влюблен в Ривку. Она показала мне стихи, которые он ей написал.

— Похвасталась? Или наоборот?

— Пожаловалась… Не говори глупостей.

— Значит, хотела проверить, нет ли у тебя дубликата.

— Арон, Господи, почему ты, такой умный… Умный-то умный, а не понимаешь, что в двадцатом веке возродится государство евреев.

— И эту книжку я читал. Вместо флага аллегория семичасового рабочего дня, вместо армии политика нейтралитета[78]. Этот господин с успехом писал для немецкого театра. А потом решил открыть еврейский театр, уже придумал название: «Юденштаат» — и набирает труппу. Но государство это жертвенник, Молох, который задним числом осознаёт себя государством. А вовсе не контора по найму на выгодных условиях. Страшно подумать, какой ценой сбудутся сионистские надежды.

— Я не понимаю, тебе мало? Двух тысяч лет смертных гонений без права считаться людьми — тебе мало? Две тысячи лет скитаться в пустыне, не сорок лет — две тысячи! — этого мало?

— Видимо, мало, раз непонятно, что никто, никакой султан, ничего дарить тебе не будет. Землю завоевывают. Если человек не заведомый шулер, а искренне верит, что нейтралитет может заменить армию, то он опасный сумасшедший. Опасный, потому что готовит крестовый поход детей. Лучше этим детям не родиться.

Наше больное место — кадиш о неродившихся детях. Зато в профессиональной своей деятельности Арон исповедует непротивление злу насилием, занимаясь перевоспитанием вредителей: «Улетайте, вам это невкусно». Нет чтоб пустить в ход химическое оружие.

История Амнона

С Саррой Авшалом никогда не обсуждал антисионистских воззрений своего патрона. Только однажды заметил, что «еврейские прачечные не идут ни в какое сравнение с арабскими, а вот на полевые работы, конечно, лучше нанимать евреев, это известно, чтобы там Арон ни говорил».

— Ах, Сарра! Какое это имеет значение, когда мы, как два всадника, неразлучны. День и ночь.

— Ты готов скакать со мной день и ночь?