Нарочно бывал с нею груб, насмешлив, беспощаден. Доводил ее до слез, унижал, надеясь, что она наконец одумается. Но Валька упрямо его любила, забывая про все пинки и ссадины. «Что ты все ластишься? Что ты все льнешь?» - подозрительно спрашивал он, стараясь поймать ее на разоблачающей ошибке, обмолвке, оговорке. «Просто ты мой... мой Жорик». – «Купила ты меня, что ли?! У меня жена вон... и работа...» - «Жена тебя так не любит». – «А ты знаешь?» - «Знаю». - «А-а... Ну, знай, знай. Не пойму только, какая тебе с этого польза».
Так продолжалось, пока о Вальке не проведала Света. Не то чтобы она нагрянула на явочную квартиру и застала их вместе тепленькими, голубчиков, но ей донесли, нашептали соседи, а уж как они разнюхали, пойди догадайся! У нас везде своя агентура! И хотя у Светы не было никаких доказательств, никаких явных улик, ничто не могло выбить из ее узкого лобика уверенности в его измене, совершенном грехе.
Это больше всего злило Жорку: не пойман, а - вор. Он даже хотел привести жену к отцу Александру, чтобы тот ее наставил, образумил: отцу-то не привыкать, - сколько он разоблачил всяких ложных наветов! Но та уперлась и ни в какую: боюсь, потому что у него ряса черная. Глупая! Сам-то Жорка стал понимать, кумекать, разбираться...
На иных посмотришь, так они в своих черных рясах и впрямь кажутся мушиным роем, кружащимся над отцом Александром. И он, Жорка, среди них, хоть и не в рясе, но тоже, как злая муха...
Поэтому дома он и срывал свою злость на жене, а тот остаток, который придерживал, зная, что виновата не жена, а он сам, Жорка выплескивал на Вальку. Вот кто действительно виноват! Конечно, не она донесла жене, но она помогла ему втереться в доверие к отцу Александру, - помогла из лучших побуждений, не зная, не догадываясь, не понимая, зачем ему это нужно. Но надо понимать! И догадываться хотя бы о том, что его теперь совесть гложет, душу мытарит и стыдно в глаза отцу Александру взглянуть. Поэтому он и прячет глаза, отводит уклончиво, суетится перед ним, егозит, со смешочками потирает руки, а крикни: на воре шапка горит, первым за свою схватится. Валька-то не схватится, ее-то не гложет, ей не стыдно - вот она и виновата!.Да, виновата в том, что она Валька, Валька Гущина, работавшая дежурной в своей буровой скважине, своей адской яме, своей преисподней!
В ней обнаружился худший порок: она портила ему настроение, заставляла ненавидеть себя и становилась вредным рассадником досаждавших ему неприятностей.
А этого Жорка не прощал.
- Валюша, забудем ошибки молодости и давай мирно расстанемся, - сказал он с выражением лености и скуки, наперед встречавшим те отчаянные, слезные мольбы, которые ему наверняка придется выслушивать.
Она не поверила. Отшатнулась.
- Жорик, как же так?! Ты шутишь?! Шутишь?!
Он был настолько готов возмутиться ее непониманием, что возмущение вырвалось без всякого повода.
- А вот так же, вот так же! Доложили жене-то!
- Жоринька...
- Что ты заладила! Думаешь, я очень рад! Счастлив!
- Давай убежим... Попросим отца Александра - он поможет, подскажет, снимем квартиру!
- Дура...
- Да, дура, дура! - восторженно согласилась Валька, словно это давало слабенькую надежду на то, что они не расстанутся. - Ну, тогда побудем друг без друга… какое-то время, пока не утихнет.
Жорка снова хотел возмутиться, но не смог, хотя для этого был явный повод.
- Нет, Валюша, хватит мне неприятностей, - сказал он хмуро.
Глава восемнадцатая
АПОФЕОЗ ВЕЩЕЙ
Катя была уверена, что все плохое в жизни - от людей, а все хорошее - от вещей. Люди с трудом понимают друг друга, их обуревает гордыня и тщеславие, меж ними вечная борьба и скрытое соперничество, каждый стремится выгадать за чужой счет - словом, трудно, тошно, муторно. А вот с вещами человеку легко. Вещь требует лишь самого малого, - чтобы с ней любовно, бережно обращались, а взамен дарит отраду душевную, благо и счастье, покой и уют.
Открыв для себя это правило, Катя поразилась его мудрости и разволновалась так, словно не знала, куда деваться от свалившихся с неба бешеных денег, которые нужно срочно потратить. Она даже пожалела, посетовала, прикусив губу, что откровение не снизошло раньше и сорок годков она, святая наивность, простота казанская, прокуковала впустую: пойди верни!
Не вернешь жеребчиков, потому что гонялась она за химерами, пробовала устроить счастье с мужем, дочерью, матерью, заручившись одобрением и благословением отца Александра, получившего новых образцовых прихожан. Да, пробовала сцепить их всех, словно петли крючком, и узлом завязать. И что из этого вышло?
Вместо узелка - удавка...