Но особист и тут подсуетился… Понял – а чего ж тут не понять? – почему его слова встречены нашим угрюмым молчанием, потому и выдал в заключение.
— Факт морального разложения в батальоне налицо. Это-то всем ясно? Кто не согласен со мной – два шага вперёд!
Никто не вышел. Дураков нема девять граммов свинца от своих в лоб получить.
…Из показаний ещё одного русского военнопленного, добровольно сбежавшего на нашу сторону.
Обстоятельства были такие, что «на все про все » у него было времени «с гулькин нос». Иначе и его бы «загребли» особисты «под белы рученьки» и все – «хана ему» тогда.
(И снова пометки, пометки, пометки красным карандашом: что это название спецоперации – «на все про все» – или окопный сленг русских?).
Их ротный, у которого он был вроде посыльного и ординарца (ординарцы полагались, начиная с комбата и выше), частенько в подпитии высказывал крамольные мысли о тридцать седьмом годе и особенно о коллективизации («большевистские колхозы, герр Адмирал»…), когда они оставались в землянке в узком, «своём» кругу.
Отчаянной храбрости был капитан, одна беда – выпить любил, и это его сгубило. Под хмельком, приняв сто граммов «наркомовских», мог болтать о том, о чем бы лучше молчать. «Нёс пургу», в общем. Да ещё какую…
Заложил его, видимо, ротный старшина, который был «и нашим и вашим». (И снова пометка красным карандашом…) Эта сука могла сочувственно поддакивать ротному, когда тот «был уже хорош». И тут же бегал закладывать его. Шестёрка, она и есть шестёрка. А в последнее время и вовсе зачастил «налево», гнида. Туда – сюда, туда – сюда. Ну словно чисто помазок. Думал наверняка, что «покровитель» отмажет его от передовой, и он благополучно перекантуется в тылу. Но нет, не вышло… Промашка.
Жалко ротного, хороший мужик, простецкий, без закидонов. И солдат своих жалел, зря никого на смерть не гонял. Жить бы ему да жить. Да только, видно, не судьба.
…В общем, был ротный в очередном подпитии. А тут они пополнение получили. Пополнение, к слову сказать, одни чурки из Средней Азии. Киргизы или туркмены – да хрен их вообще разберёшь. Ни бельмеса по–русски. Придуривались в основном, конечно. Воевать не хотели просто и потому «моя–твоя не понимай». Да все они понимали, нехристи узкоглазые.
Бои как раз тяжёлые были накануне. Роту как выкосило. Да и во всем батальоне солдат чуть больше роты наберётся. Вот и прислали этих чучмеков. Одно хорошо… Подали список на боевые потери на день позже. Это чтобы «наркомовские» на погибших мужиков получить. Не пропадать же добру. Вот тут ротный на халяву и «захорошел».
Он, может быть, и не пил, а тут ещё один повод, да какой: фрицы внезапно поутихли. Не лезут на рожон. Затихарились вовсе. Будто их и нет. Вот, мать честная, что-то не похоже на них совсем. А может, раны зализывали, как и мы? Ну не лезут и не лезут – и нам хорошо, перекур выдался. Впору и передохнуть не грех…
Так что выпал ротному шанс гульнуть, и он его не упустил. Ну и нам лафа, хоть мужиков помянем без лишней суеты. И, конечно, чуркам из пополнения «хрен на рыло», а не наркомовские. Ротный самолично распорядился. Нефиг им, мусульманам, русскую водку глушить. Обойдутся. А сам по такому случаю перебрал лишку. Благо и тишина стоит, фрицы словно вымерли. Ну, а как переберёт – известное дело: языком молотит, благо он у него без костей.
А эта гнида, ну старшина значит, тут как тут. Подливает ему: «Помянем наших, товарищ капитан. Давайте, не чокаясь».
Вот же сучара! Тамбовский волк ему товарищ. Ну, а ротный что, как заложит за воротник, ему и море по колено… Беда!
Вот то-то и оно, что беда. И надо же такому случиться: тут особисты, как снег на голову. А за ними, уже в сумерки, спецгруппы с собаками. Изготовились – на рассвете, говорят, фрицы попрут. И танков у них немерено. Вот так дела, ёлы–палы: значит, тихарились гады не зря, силы копили.
…Ротный наш, как только посторонние зашли в траншеи, с пьяных глаз устроил переполох: «Кто такие? Почему? Доложить немедленно! Ну, ему и «доложили»… Скрутили его мгновенно, ППШ, один из немногих в роте, отобрали. И то верно, он бы ещё пальбу по своим устроил. Ему начштаба полка, что прибыл с «гостями», чуть ли не с мольбой: «Уймись, капитан! Светает, дело нешуточное предстоит».
А тот заладил свою волынку: «Это вам не тридцать седьмой. Кончилась ваша власть. Натерпелись». И вслед – мат–перемат. Ну все – пошло–поехало. Нашла коса на камень. Не угомонится, пока не протрезвеет. В общем, особисты выходку его терпели недолго. Сгребли капитана в охапку и поволокли в тыл. Говорят, расстреляли… Чтоб не болтал лишнего. И так перебор вышел: наговорил сдуру такого, что на десять расстрелов выйдет.
Эх–хе–хе–хе… Вот что воевал геройски – сам тому свидетелем был, как-никак от самого Белостока, считай, до Москвы дочапали – так это не в счёт. С самого первого дня войны лиха хлебал через край – и на тебе. Расстрелять…