Тайное сокровище Айвазовского

— Я бате сперва рассказал о кладе, а потом о письмах Кирилина упомянул, и вот тут он заволновался. Ты говорит, представляешь, с кем твоя Машка связалась? Да за этим Кирилиным два нераскрытых убийства! И все из-за клада! Одно в 1955-м, другое в 1975-м. Глаз с нее не спускай, а лучше уговори, чтобы бросила. Наивный человек — попробуй тебя уговори.

— Что значит два убийства? — резко вскочил Никита, но тут же скривился и как-то неуверенно опустился на подушку.

— Что значит попробуй уговори? — вычленила из всего монолога Маша.

— То и значит, что ты упрямее барана, — ни капли не смущаясь, пояснил Федор и без перехода продолжил: — В 1955 году Дмитрий Кирилин проходил подозреваемым в деле об убийстве сотрудницы Госархива. Улик и фактов не хватило, дело осталось нераскрытым. А в 1975-м он же был главным подозреваемым в деле об убийстве следователя, который вел дело 1955 года. Но двадцать лет спустя тоже не хватило доказательств.

— Что за чушь! Мой дед никого не убивал, он честнейший и порядочный человек! Может, излишне инфантильный, безответственный, но точно не убийца, — горячо вступился Никита.

— Да уж, Федь, ты что-то перепутал, наверное. Я читала дневники и письма Дмитрия Кирилина, этот человек не мог убить. — Слова Маши прозвучали твердо, но потом вдруг она вспомнила о бегстве с контрабандистами и скитаниях по Европе. И добавила уже менее уверенно: — Наверное, не мог.

Размазня на такие отчаянные поступки не решился бы. Зато авантюрист, каким был Кирилин, вполне в состоянии был убить человека.

— Не мог! Я знаю своего деда, — горячо поддержал Машу Никита.

— Но следователя с архивариусом кто-то все же пришил.

— Может, кто-то и пришил, но мой дед ни при чем, — продолжал отстаивать честь семьи Никита.

— Да ты пойми, батя сам расследовал убийство в 1975-м и совершенно точно уверен, что это твой дед. А твоя бабка ему, между прочим, алиби обеспечила, и не исключено, что липовое, — повернулся к Маше Федор. — Только, Маня, без обид. Дела давно минувших дней, мне это вообще все до лампочки, я просто тебя хотел защитить.

Тот факт, что бабушка составила Мите алиби, в Машиных глазах говорил скорее о его виновности. Как далеко бабушка была готова зайти ради этого человека? Уму непостижимо!

— Я не верю ни единому слову, — стоял на своем Никита. — И с чего вы решили, что алиби было фиктивным? И вообще, какие доказательства? На каком основании ты бросаешься такими заявлениями? — Никита все больше горячился и бледнел на глазах.

— Понятия не имею, — пожал плечами Федор. — Говорю же, мне до лампочки, я Маню прикрывал. О, хотите, я сюда батю приведу? Побеседуете, он вам все расскажет. Он, Маня, давно рвался сам с тобой поговорить, да я не пускал. Может, стоит?

— Думаешь, я побоюсь встречи? — смерил Федора гневным взглядом Никита. — Вези. Я даже настаиваю на этом! Это ж надо было так не вовремя в койку свалиться, — все больше злился он из-за своей беспомощности.

— Ладушки, я поехал. А ты, Маня, подкорми своего гостя, ему силы понадобятся, — подмигнул Федор бледному, с каплями испарины на лбу Никите. — И успокоительное вколи. Не помешает.

— Что это за тип? Ты откуда его знаешь?

— Друг детства, — усаживаясь в кресло, проговорила Маша.

— Он что, вышибалой в придорожной забегаловке работает? С такой мордой он еще будет порядочных людей оскорблять! — метался на диване Никита.

— Федор не вышибала, он владелец тату-салона, добрый и порядочный человек, только выглядит неформально. А с твоим дедом, возможно, ошибка вышла. И вообще, Федька тебе жизнь спас, а ты бесишься.

— Жизнь спас? — еще больше вдруг рассердился Никита. — А кто меня подставил? Кто растрепал о сокровищах и письмах? Это же какой надо быть пустоголовой болтушкой, чтобы о таких вещах всем подряд рассказывать!

Он так увлекся этой обличительной речью, что даже не заметил, как что-то изменилось в атмосфере комнаты.

— Пустоголовая болтушка? — Маша стояла над ним, сверкая глазами. В руках у нее был шприц.

— Ты чего? — меняясь на глазах, испуганно спросил Никита. Ему вдруг померещилось, что Маша готовится вогнать ему смертельную дозу какой-то заразы. — Маша, ты чего задумала?!

— Успокоительное тебе вколоть, как Федька советовал, чтобы ты обороты сбавил. Я тут за ним ухаживаю, изображаю из себя сестру милосердия, мои друзья ему жизнь спасают, а он еще недоволен! Я что, заставляла тебя связываться со мной? Это была моя идея? Я брала на себя какие-то обязательства? Я чем-то тебе обязана? Ты мой начальник? — строчила Маша, и ее лицо было одухотворенным в этот момент, решительным и даже диковато прекрасным, и глаза ярко сияли, и чувствовалась в ней невероятная внутренняя сила, и гордость, и независимость, и еще что-то, чего не сформулируешь. И Никите вдруг вспомнились дача и дрессировщик дельфинов, и даже стало понятно, отчего он едва в драку из-за нее не ввязался.

— Ты знаешь, что ты очень красивая, особенно когда сердишься? — ни с того ни с сего спросил он, и Маша замолчала на полуслове.

— Что я?