Тайное становится явным

– Оп-па, – сказала Шура и, по инерции пролетев метров семьдесят, тоже остановилась, укрывшись за громоздким трейлером. В зеркальце было видно, как, постояв минуту-другую, внедорожник зашевелился, пропустил видавшую виды «Тойоту», летящую со скоростью торнадо, и въехал во двор складов.

– Шур, сдай, а? – попросила я.

Шура практически на месте развернула коротышку. Плавно проехалась вдоль обочины. Джип стоял у дощатого строения, уходящего в глубь территории.

– Останови, Шура…

Туманова выводили из машины. Сердце сдавило… Отчаяние – как воздух, наполняющий шар… Он пришел в себя и уже передвигался самостоятельно. Лица не видно – только низко наклоненная голова и тяжелая походка. Кто-то распахнул дверь. Четверо сопровождающих и сам Туманов исчезли в строении.

– Это и есть твой похищенный? – полюбопытствовала Шура.

– Да, – сказала я.

Она помолчала.

– И что будешь делать?

– Не знаю, – я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. – Не знаю я, Шура…

– Хочешь, ментов кликнем? – в голосе женщины появилось неподдельное сочувствие.

– Нет, не хочу, Шура… Только хуже будет. У них корки гэбэшные…

– Ну ничего себе, – протянула Шура. – Ты что, подруга, белены объелась?

Я ничего не ответила. Прошло пять минут. Она посмотрела на часы.

– Останься со мной, – попросила я. – Куда тебе спешить? Я заплачу – внакладе не будешь.

Она пожала плечами и уставилась в окно. За бортом происходили перемены. Заморосил дождик. Набежали облака – когда успели? Ветер растрепал акацию у ограды, погнал по дороге лохмотья садовой пленки. Лобовое стекло стало покрываться налетом мелких капель. Я давно заметила, что у природы нет хорошей погоды. Каждая погода – источник раздражения. В сухость – пыль, в дождь – грязь, в жару – душегубка, дышать нечем. Зимой вообще холод собачий. Среднее терпимое между этими четырьмя – это три дня в году, в которые ты как назло болеешь, занята или умерла.

Через полчаса Туманова вывели, сунули в машину и повезли в аэропорт. Дождь не умолкал. Подкрались новые тучи, добавили воды: теперь он неистовствовал, хлестал, как из ведра, треща по асфальту сносимыми ветром очередями…

– Ты любишь его? – мрачно спросила Шура, привычно пристраиваясь внедорожнику в хвост.

– Безумно… – простонала я. – Душа наизнанку, Шура, как люблю… Пять лет его не видела, с ума сходила… Неделю пробыли вместе, и вот видишь, как обернулось…

– А он тебя?

– И он меня…

– Завидую я тебе, милочка, – вздохнула Шура. – Есть во имя чего обливаться слезами.

Неохраняемый переезд проскочили буквально под носом у старухи с косой. Маневровый толкал с цистернами. Не издавай локомотив тревожных сигналов, мы бы его даже не заметили.

– Стой, – всполошилась я.

– Успеем, – безмятежно сообщила Шура, утапливая педаль газа до упора. Позади заскрежетали тормоза – кто-то решил не рисковать… А мы, в лучших традициях русской езды, пронеслись под оглушающую сирену над головой.

Джип так и не смог оторваться. Ради пущей убедительности мы обогнали его и первыми влетели на стоянку аэропорта.

– Два года здесь не работаю, – процедила Шура. – Навара никакого, одни нервы. Мужики еще тащат помаленьку, а я, честно говоря, не могу. Не приучена по полдня на месте сидеть. Ишь ты, глянь – стервозина какая-то мое место заняла…

Она вклинила малютку между двумя «Ладами», едва не содрав с них дверные ручки, и красиво затормозила.

Джип, покачиваясь на рессорах, медленно въехал на площадь перед аэровокзалом. Но на стоянке не отметился, обогнул автобусный терминал и поплыл к одноэтажному строению на краю взлетного поля: сектору прибытия и получения багажа. Народа там было не много – до появления пассажиров с очередного рейса время оставалось.

– Мой тебе совет, сеструха, не волнуйся, – Шура сочувственно изучила мою трясущуюся физиономию. Положила руку мне на плечо. – И не егози. Все у тебя получится.

Я машинально кивнула. Хорошо ей говорить. Это не у нее зуб на зуб не попадает. И не ее бросает то в жар, то в холод.

– Подождешь меня, Шура? – я все же заволновалась. – Я не убегу, честное-пречестное… Вот тебе моя сумка, в ней деньги…

– Ой, иди уж, – отмахнулась водительница. – Чую, подруга, не отвертеться мне от тебя.

В тесном окружении мужиков с гранитными рожами Туманов вошел в створку ворот. Редкие зеваки глазели на них с праздным любопытством. На пятачке – ни мента, ни патруля, ни дружинника. К кому апеллировать?

Я подлетела к створке – не успела: она закрылась перед носом. Я толкнула плечом оцинкованную обшивку.

– Куда прешь! – разорался мужик в синем «фургоне» и с желтой повязкой на рукаве. – А ну осади, гражданочка! Не положено!

Дуролом на посту, пускаться в прения – себе же в пассив, да и эскорт удалился метров на двадцать, ну выскочу я на открытое поле – такая взмыленная и раздерганная… Идущий последним обернулся – мол, чего шумим? – я шмыгнула за створку. Дверь сердито хлопнула, сработала задвижка.