Тайное становится явным

Он развивал бурную активность. Люди в белых халатах смотрели на него изумленно, шептались меж собой, пожимали плечами. Но никто не возражал, что пациентка отправится умирать подальше от их больницы. Депутатское удостоверение открывало все двери — даже запертые на замок и забитые досками. В глазах пожилой женщины блестела надежда — она недоверчиво смотрела на «ангела-спасителя», бормотала слова благодарности, на которые он плевать хотел с высокой колокольни! В спешке оформлялись документы, бегали люди, через час подъехала реанимационная машина из второй больницы, и пациентку, не приходящую в сознание, перегрузили с каталки в ее нутро. Викентий Петрович заявил, что поедет вместе с больной и ему плевать, что это не положено! Он сидел в закрытом салоне, в окружении медиков, старательно делающих участливые лица, насилу сдерживал тошноту и эмоции. Ничего, он справится…

Когда он вывалился из машины, его самого можно было укладывать на каталку. Люди в белых халатах катили пациентку по стерильному коридору, и он едва поспевал за ними.

— Вам сюда нельзя! — метнулась ему навстречу женщина в медицинской «пижаме». — Вы кто? Родственник? Муж?

К черту! Он отодвинул ее, а когда за спиной что-то упало и загремело, даже не обернулся. В операционное отделение его решительно не пустили. Мускулистым санитарам было наплевать на депутатские корочки, а драться с ними он передумал. Небритый хирург с воспаленными глазами, представившийся доктором Квасовым, объяснил, что пациентку следует подготовить к операции, это делается не за минуту, возможно, придется ждать несколько часов. Необходимо обследовать, сделать снимки, вынести квалифицированное заключение — целесообразно ли проведение операции в столь безнадежном состоянии.

— Вы что, издеваетесь? — шипел Викентий Петрович, едва не хватая доктора за грудки. — Я оплачиваю все расходы, какая вам разница? Немедленно оперируйте пациентку!

— Ну, вы даете… — хирург опасливо отодвинулся — эти народные избранники такие дикие. — Похоже, вы решительно не осознаете, что такое медицина и операция на черепе, в частности… Знаете, господин… извините, не помню вашего имени и отчества, я мог бы поставить на благополучный исход операции, кабы не три решительных «но» — первое: множественные переломы, разрывы, растяжения в других частях тела, сильно ослабившие организм, — этот фактор не на нашей стороне; второе: мощный удар, от которого все внутренности превратились в кашу. Вот если бы удар был щадящим… — при этом доктор как-то подозрительно уставился на депутата и задумался. — И третье: была упущена целая неделя, а это непростительно в таком состоянии, в мозгу пациентки происходят трансформации и необратимые изменения. Но если вы настаиваете, мы проведем операцию. Это будет стоить порядка тридцати тысяч евро.

— Да черт с ними, с евро… — кипел депутат. — Делайте, доктор, свою работу, делайте…

— Сюда не входит содержание пациентки в случае положительного исхода и курс дальнейшего лечения. Это очень дорогие антибиотики, но они необходимы — снижают опасность развития инфекций и дальнейшего повреждения мозга. Боюсь, что сумма увеличится вдвое…

Викентий Петрович чуть не плакал. Ничего, он переживет, он осилит.

— Доктор, почему вы все о деньгах? Вы будете заниматься своим делом?

— Я занимаюсь, — пожал плечами хирург. — Пациентку Светлицкую уже готовят к операции. Вам лучше подождать в приемном покое, не надо тут маячить, господин хороший. Успокойтесь, переведите дыхание, сдвиньте, наконец-то, свой нимб на затылок…

Было два часа ночи. Он носился загнанным зверем по фойе, истекая желчью и нетерпением. Сбрасывал входящие вызовы — супруга хотела все знать. Перебьется! В приемном покое сидели несколько человек: тихо плачущая девушка, пожилая семейная пара с каменными лицами, какой-то неряшливый тип землистого цвета, мнущий ладони и поглядывающий на часы. Временами привозили пациентов, ругались медики, потом опять наступала тишина. Прошли двое в зеленой униформе. Один вещал: «Поперхнулся сушкой и помер на фиг. Ну и смертушка, итить ее…» Второй ухмылялся: «Как в песне, блин, — «А все могло бы быть совсем не так…»

Викентий Петрович забылся в неудобном кресле, а когда очнулся, рядом с ним переминался доктор Квасов и как-то неопределенно похмыкивал. Его глаза от недосыпа воспалились еще больше, кожа посерела. Если существует такое понятие — «кладбищенское обаяние», то местное светило в данную минуту был чертовски обаятельным. Часы на стене показывали начало четвертого. Укололо под сердцем, он вскочил и прохрипел, не узнавая своего голоса:

— Ну, что, доктор?