Тайное учение Пятого Евангелия (от св. апостола Фомы).

Он уверил меня, что если бы я даже мог видеть, то допустил бы тот же просчет, какой допустили мистики: каждый, кто видит человеческий образ, автоматически допускает, что это — Бог.

… То, что мы называем Богом — это только статический прототип человечности без всякой власти, так как человеческий образ ни при каких обстоятельствах не может помочь нам, вмешиваясь за нас, отвергая наши злодеяния или вознаграждая как-либо. Мы просто результат его печати — мы его отпечаток. Образ человека — это точно то, что говорит это слово, это образец, форма, слепок, группирующие связку нитеобразных элементов, которую мы называем человеком.

То, что он сказал, погрузило меня в состояние большого отчаяния… Чем больше он говорил, тем сильнее была моя досада, и когда я был уже так расстроен, что мог накричать на него, он заставил меня сместиться в еще более глубокое состояние повышенного сознания.

Он ударил меня справа между подвздошной костью и реберной клеткой. Этот удар ввел меня в состояние парения в лучезарном свете, в чистом источнике, исключительно мирном и благодатном. Этот свет был небом, оазисом в окружающей темноте.

По моим субъективным оценкам я видел этот свет неизмеримо долго. Великолепие этого зрелища было выше всего, что я могу сказать, и все же я не могу выразить того, что же придавало ему такую красоту. Затем пришла мысль, что его красота исходит из чувства гармонии, из чувства мира и отдыха, из чувства прибытия в гавань и, наконец, безопасности. Я чувствовал себя совершающим вдохи и выдохи легко и покойно. Какое великолепное чувство полноты! Я знал без тени сомнения, что стою лицом к лицу с Богом, источником всего, и я знал, что Бог любит меня — Бог есть любовь и всепрощение. Этот свет омывал меня, и я чувствовал себя чистым, свободным. Я бесконтрольно плакал, главным образом о себе: видение этого великолепного света заставило меня почувствовать себя недостойным, мерзким.

Внезапно я услышал в ухе голос дона Хуана. Он говорил, что мне нужно выйти за пределы образа, что образ — это только стадия, остановка, которая временно дает мир и безмятежность тем, кто отправляется в неведомое, но что она бесплодна, статична, что это только плоское отражение в зеркале, и само зеркало — в нем отражается человеческий образ.

Я страстно отверг то, что сказал дон Хуан. Я взбунтовался против его богохульственных, святотатственных слов. Мне хотелось ответить ему, как следует, но я не мог разорвать связывающую власть своего видения: я был пойман ею…

В этом месте я осознал нечто относительно голоса, который слышал в ухе: это не был голос дона Хуана, хотя он звучал совсем так же, как его голос. Во всяком случае, голос был прав: зачинщиком этого видения был нагваль Хуан Матус. Его методика и его власть позволили мне видеть Бога.

Он сказал, что это не Бог, а человеческий образ. Я знал, что он прав, и все же я не мог признать этого, и не от раздражения или упрямства, а из чувства предельной преданности и любви к божеству, которое было передо мной.

Пока я созерцал этот свет со всей страстной силой, на какую был способен, свет, казалось, сконденсировался, и я увидел человека, сияющего человека, излучавшего благодать, любовь, понимание, искренность, истину — человека, который был соединением всего доброго.

Воспламенение, какое я почувствовал, увидев этого человека, было намного выше всего, что я когда-либо переживал в своей жизни, и я упал на колени: мне хотелось поклониться олицетворенному богу, но дон Хуан вмешался и постучал по верху левой части моей грудной клетки вблизи ключицы — и я потерял видение Бога.

Я остался с мучительным чувством, смесью угрызений совести, возвышенного волнения и сомнений. Дон Хуан осмеивал меня: он называл меня набожным и беспечным и сказал, что из меня вышел бы великий священник, ну а теперь я смогу стать духовным вождем, у которого был случай видеть Бога.

В язвительном тоне он советовал мне начать проповедовать и описывать всем то, что я видел…

… Дон Хуан встал и сказал, что пришло время прогуляться в город, так как мне следует увидеть человеческий образ в гуще народа. В молчании мы пошли к площади, но до того, как попали туда, я почувствовал неудержимый поток энергии и побежал обратно по улице к окраине городка. Я вышел к мосту и там увидел человеческий образ как великолепный, теплый янтарный свет.

Я упал на колени, не столько из чувства набожности, сколько из благоговейного ужаса. Вид человеческого образа был более удивителен, чем когда-либо. Я почувствовал, без всякого высокомерия, что претерпел огромное изменение с тех пор, когда увидел его впервые, и, однако, все, что я видел с тех пор и узнал, дало мне только возможность еще лучше и глубже понять, что за чудо у меня перед глазами.