Тайной владеет пеон

Да и вообще — поскорее из отеля! Мигэль напустил на себя беспечный вид и, как ему показалось, громко ступая — на самом деле он шел на носках, — спустился в подъезд.

Впереди тучный, высокий мужчина — очень удобно идти, прячась за его спиной. Часовой преградил путь:

— Мы никого не выпускаем, сеньор!

— Я сотрудник Юнайтед фрут компани.

— Будь вы даже главный владелец... Приказ ка­сается всех.

— Но я же не в тюрьме, дьявол вас побери!

— Обратитесь к майору Фоджеру.

Мигэль где-то слышал это имя: Фоджер, Фоджер... Надо будет запомнить.

Толстяк поднялся наверх, и Мигэль за ним. Послед­няя надежда вылезти в окно. Он закрылся уже знако­мой портьерой и стал пробовать шпингалеты. Тугие, и поддаются со скрипом. Минутой спустя оконная рама дрогнула и начала отходить. Мигэль выглянул из-за портьеры, и ему показалось, что в конце коридора не­подвижно стоит и всматривается в него офицер. Чтобы не выдавать себя, Мигэль опять пересек коридор и, на этот раз случайно, прислонился к той самой двери, у которой уже однажды стоял. Секундой позже он по­нял, какую глупость сделал.

— Кто там? — раздался окрик.

Бежать было некуда.

— Что ты здесь делаешь? Оружие есть? — атаковал его вопросами офицер.

Потом — допрос у Фоджера, неожиданное «узнава­ние» полковником Леоном, и он уже не Мигэль, а Хусто. Он не спал, он притворялся и все слышал. Они готовят­ся окружить партизан, и у них есть свой человек в от­ряде. Они зовут его — «лесной радист».

Фоджер — тот не говорит при Мигэле о делах. Да и полковник Леон стал суше и иногда смотрит на Мигэля очень странно.

А в первый день все обернулось хорошо. Дон Леон «узнал» в нем Хусто. И Мигэль вспомнил, как в «Октубре» прохватили отца Хусто — помещика Орральде. Он подзабыл, что там говорилось, но одну деталь запомнил: часы с ягуаром.

— Ягуар ревет на дона Орральде, — выкрикивал Ми­гэль, продавая газету, — а дон Орральде ревет на всю округу.

Как это пригодилось. Подвыпивший полковник вспо­мнил ягуара. Но сейчас Мигэля ни на минуту не выпус­кают из комнаты. Выходя, полковник запирает дверь снаружи. Под окном часовой. Еду приносит солдат. Как в тюрьме. Мигэль выбрался бы, да Росита передала, что его просят задержаться. Как хочется помочь своим и хоть что-нибудь выведать!

А что выведаешь в четырех стенах? Росита больше не появлялась. Он один. О нем забыли. Не хнычь, Мигэль Мариа Каверра! Ты же знаешь, что дядя Карлос не мо­жет тебя оставить.

Щелкает ключ. Полковник и Фоджер. Держись, Ми­гэль! Это к тебе.

Нет, не смотрят. Проходят мимо. Усаживаются за стол. Вскрывают колоду карт. Мигэль слышит звук рвущейся бумаги.

— Вам сдавать, — говорит Леон. — Ты не голоден, Хусто?

— Благодарю, дон Леон. Мне приносили.

Офицеры заводят разговор об Орральде. Мигэль на­стораживается. Это неспроста. Полковник с восхище­нием вспоминает гостеприимство дона Орральде. Мигэль уже знает о кутежах этого кровопийцы — Росита опере­дила полковника.

— Начинался пир, и детей отсылали в другую поло­вину дома, — смеется полковник. — Так, Хусто?

Мигэль лихорадочно вспоминает.

— Как всегда, дон Леон. Но мне отец разрешал оста­ваться с гостями. Ведь я старший...

Они молчат — кажется, сошло.

— Не могу забыть вашу милую детскую, — умиляется полковник. — Резные кроватки, мягкие тюфячки...

— Что вы, дон Леон, — удивляется Мигэль. — Отец нарочно заставлял нас спать на жестком. Он всегда по­вторял, — присочиняет на ходу Мигэль: — «Жестко спит­ся — мягко живется».

Опять молчат. И картами шелестеть перестали. Зна­чит, вы не между собой играете, а со мною, сеньоры! Ну, выкладывайте же ваши вопросы.

— Значит, ты прямо из поместья отца? — наконец по­дает голос Фоджер.

Опоздали, сеньор. Вчера я сказал бы «да» и попался бы на крючок. А сегодня...

— Нет, сеньор. Вот уже полтора года, как отец  дер­жит меня на своих лесных выработках. Приучает к делу.

Кто-то из них двоих ударил по столу; что, не вышло, сеньоры?

— Ты говоришь, что пробыл там?..

— Полтора года.

— Превосходно, — Фоджер точно стрелял словами. — Ты жил с лесорубами, видел их жизнь, многому научил­ся. Рассказывай.

Вот он — самый трудный экзамен.

— О чем, сеньор?

— Что сплавляют по Усумасинте?

— Много чего, сеньор. Наши рабочие гонят по реке...

Только бы не перепутать название!

— ...огромные стволы маогони. Лучшей породы красного дерева не сыскать.

— Метка Орральде?

Попался! Росита не говорила о метках. Что ему ска­зать? А что, если он сам не знает! Молнией сверкнуло воспоминание: табакерка, которую ему показывал пол­ковник, — подарок Орральде, — с вензелем «О-О»: Ор-ральде-отец, Орральде-сын.

— В пути у тебя отшибло память, Хусто?

Издевается!

— Что вы, сеньор, наши стволы знает вся Гватема­ла... Выжженное клеймо с двумя буквами «О». Отец звал меня: «младший компаньон».

«Сейчас скажет медовым голосом: «Вспомни лучше». И тогда — крышка. И тогда выручайте меня, дядя Карлос, Роб, Хосе...»

Молчат! Неужели угадал? Два «о», два «о»! Как это замечательно, что «о» есть в испанском алфавите!

— Отец, верно, держит там большую охрану? — не­винно спрашивает полковник.

Не смешите меня, полковник. Это я знаю из газет.