Тайнопись искусства

Интересно, что стили живописи сешэн — буквально означающий «писать жизнь» и сеи — «писать идею» — возникли именно в жанре «цветы и птицы». Позже эти понятия переносятся на пейзажную живопись и на живопись в целом. В китайской живописи жанр «цветы и птицы» был очень популярен. Особый раздел в этом жанре — живопись «четырех благородных цветов»: орхидеи, дикой сливы мэйхуа, бамбука и хризантемы.

Изображение каждого содержит глубокий, многогранный символ. Орхидея была воплощением простоты, чистоты и скрытого благородства, поскольку этот цветок можно отличить от простой травы лишь по сильному благоуханию. Самое сложное в живописи орхидеи — научиться писать листья: первое — выявить их движение даже от самого легкого дуновения ветерка, второе — уметь выразить образ целиком, не все прорисовывая кистью. Сердцевина цветка уподоблялась глазам прекрасной женщины.

Чаньский монах, художник XIV века, Цзюэ-инь говорил: «Когда я радостен — пишу орхидеи, когда я печален — пишу бамбук». Бамбук — один из самых излюбленных объектов воплощения в живописи. Легендой окружено возникновение монохромной живописи бамбука тушью: одна придворная дама по имени Ли в лунную ночь увидела тень от бамбука на створке окна. Она была поражена тем, что тень выражала сущность бамбука в большей степени, чем живой, зеленый бамбук. Так появилось на свет это оригинальное искусство.

Живопись бамбука не только воплощает высшую ступень мастерства живописца, но и становится показателем тонкости интеллекта художника, так как, подобно каллиграфии, выражает все движения его души.

С популярностью бамбука может соперничать только причудливо изогнутая ветка, покрытая небольшими нежно-розовыми, белыми или желтыми цветами — ветка цветущей дикой сливы мэйхуа. Подобно бамбуку, мэйхуа символизирует благородную чистоту, стойкость, несгибаемость, так как живые соки сохраняются в деревьях и в лютый мороз. Цветы мэйхуа кажутся таящими улыбку. Ветви подобны изгибам молодого дракона, их легкие концы парят подобно фениксу. Изображение мэйхуа должно было сочетать в себе чистоту бамбука и стойкость сосны. Как и в живописи бамбука, многие элементы в рисунке мэйхуа уподоблены иероглифам. Но главное — это выразить живую идею дерева.

Хризантема — прекрасна, скромна и целомудренна, «гордая в инее», воплощение торжества осени. «Созерцание хризантемы окрыляет человека, радует даосское сердце поэта, она — воплощение простоты, простоты Дао, кругла — сродни луне, она — символ ближайшего друга поэта, вдохновляющее творческое начало».

«Прочтение» свитков живописи невозможно без знания их традиционной символики, и в этом тоже таится одна из особенностей, создающая неповторимый образ китайской живописи. В китайских представлениях о ступенях мастерства художников отображено их понимание живописи. Низший уровень совершенства соотносили с формальной красотой, а высший — с предельной глубиной постижения. Различались четыре уровня совершенства, которые в общих чертах соответствовали четырем уровням развития человека, а именно: техническое мастерство, образованность, мудрость и духовное прозрение. Простое перечисление этих уровней показывает, что китайцы видели в живописи плод всей жизни человека, и, следовательно, величие художника определяется его отношением к миру, его способностью силой воображения проникать в глубины человеческой души.

«Живопись — дело рук человеческих, и у каждого человека есть свои врожденные свойства. Работа кисти может быть изящной, а тушь — утонченной, и никто не может знать, почему это так».

«Возвышенно-древнее: лови его — не ухватишь, думай о нем — не уразумеешь; ищешь глазами, а постигаешь сердцем — то дается в руки, то ускользает…

Целомудренно-чистое: седая луна над высокой башней, прозрачный свет струится потоком; дремлешь с лютней на коленях, душистый аромат наполняет складки халата…

Непостижимо-далекое: высота гор — не в неприступных кручах, в глубине ущелий постигаешь их величие; красота дерев — не в пышной кроне, в мощи корней познаешь их совершенство…»

МАСТЕРА России

По следам Андрея Рублева (Ольга Наумова)

О нем почти ничего не известно. Но это «почти» — все же больше, чем о любом другом мастере средневековья: в ту пору личность художника оставалась в тени, он был просто орудием, инструментом Единственного Творца.

Четыре упоминания в летописях и житиях, несколько строк. И две достоверных сохранившихся работы — фрески в Успенском соборе Владимира и знаменитая икона «Троица». Пожалуй, еще три иконы Звенигородского чина. Остальное — «предположительно», «не сохранилось», «до нас не дошло»…

Бесчисленные загадки, окружающие его имя и творчество, превращают его в миф. Уже к концу XV века Андрей Рублев стал для потомков образцом, идеалом иконописца. А в XX веке произошло новое его открытие — благодаря усилиям реставраторов мы смогли под вековыми наслоениями краски, лака, олифы увидеть его руку. И миф не развеялся, соприкоснувшись с жизнью, а ожил.