- Наш Алеша родился в небольшой деревушке в Псковской губернии, неподалеку Михайловское, пушкинские места, но в такой глуши, что в школу ходить далеко, и среднюю школу он кончал в небольшом старинном городке, жил в интернате за символическую плату, на всем готовом, как в детских домах, но со свободой, какой не обладали дети в семьях. Может быть, поэтому нравы в интернате были самые романтические.
Один мальчик-переросток там верховодил, самая надежная опора воспитательницы из учительниц школы. Он вскружил голову девушке из восьмого класса, писаной красавице, за которой на танцах в Доме культуры приударяли городские парни. И что вы думаете? Ночью она приходила в комнату, где спали мальчики, при этом один из них прибегал к ней звать на свидание, и влюбленные вскоре перешли всякие границы, и девушка к новому учебному году не вернулась, поскольку забеременела и родила сына, а ее возлюбленный уехал куда-то.
Теперь в интернате верховодил наш Алеша, и надо сказать, если тот властвовал силой, то он скорее как личность, чье достоинство и превосходство очевидны равно как для детей, так и учителей. Но и он, подкошенный стрелой Эрота, повел себя не лучше, чем тот: влюбленный в одну девушку из городка, да они учились в одном классе, собирались вместе на берега Невы, Алеша привлек внимание дочки англичанки из Москвы... Это случилось весной, когда он сдавал выпускные экзамены, а Мэри, как он ее звал, училась в восьмом классе. Чуть раньше, в мае, выпускники ездили в Михайловское на экскурсию, где они по памятным датам постоянно бывали, - на прощание с Пушкиным.
Англичанка взяла с собой дочь, и тут-то Мэри заговорила с Алешей, одетая так и по повадкам москвичка, как ее мать, да так - всюду с ним, чем вызвала ревность у Маши, и она словно исчезла из его жизни, провалилась на экзамене, а Мэри - всегда на виду: у школы, у интерната, на берегу реки с бескрайними далями...
Англичанка отпускала дочь с Алешей в кино, очевидно, вполне доверяя ему, и это уединение в полутемном зале, когда она невольно хваталась за его руку, пугаясь чего-то или, наоборот, в восторге от событий на экране, их так сблизило, что, возвращаясь пустынными закоулками ночью, они держались за руки, при этом пальцы ее, тонкие, сухие, нежные, явно ласкались, так что он однажды спросил:
- Что ты?
- Это? - она, отнимая и вновь возвращая руку, кончиками пальцев приглаживала его ладони.
- Что ты делаешь?
- Как! Ты еще спрашиваешь? Ведь я люблю тебя! - и она остановилась, близко-близко в тьме звездной ночи взглядывая в его глаза, и ее глаза светились, как звезды, живые человеческие, нет, именно девичьи.
- Ты любишь меня? А не рано?
- Если я полюбила, значит, самое время.
- Идем. Уже поздно.
- То рано, то поздно... А я только что сделала признание, поразительное и для меня самой! Под этим небом, перед всеми звездами Вселенной...
- Как Татьяна Онегину.
- Не принимаешь всерьез. Хорошо.
- Хорошо?
- Так лучше. Если бы ты меня обнял, хотя бы всего лишь обрадовавшись случаю, я бы пропала.
- Почему бы пропала?
- Влюбилась бы до смерти. А так, может быть, все пройдет, как проходит детство и юность.
- Так все серьезно?
- Самое серьезное, что было в моей жизни.
Вадим замолчал. Все ждали продолжения. Вадим поправлял свечу, а затем и другой занялся. Раздались голоса:
- Это все?
- А лучше вряд ли что еще будет
Вадим снова посмотрел на Алексея Князева и как-то отстраненно продолжал:
- Уже расставшись, он напишет ей письмо, влюбившись в нее по-настоящему, а его письма она будет показывать матери, не все, прося его меньше писать о любви, похоже, она переросла свое подростковое чувство... Однажды он приедет в Москву, куда они вернулись, и в прогулках по городу она снова загорается чувством, а он томится жаждой обладания до мук и однажды добивается своего, правда, так и не разобравшись, что произошло, лишь ее лицо при свете утра, взволнованное, смущенное, светло-розовое, исполненное нежности...
Это она идет навстречу - на прощанье...
- Алеша, ты моя первая любовь.
- Ты прощаешься со мной? Мы расстаемся навсегда?
- Не знаю. Но с нашей юностью в пушкинских местах мы уже расстались. И эта встреча в Москве и наши прогулки... Лучше не бывает. Я знаю, как ты меня хочешь, для тебя это венец... А для меня конец моей юности и первой любви. Возьми меня. Я хочу, если уж на то пошло, чтобы ты остался в моей жизни и первым моим мужчиной.
В разлуке он уже не мог жить, просил выйти за него замуж, но она уже не радовалась его письмам, такого тона и смысла, что даже маме не покажешь... И перестала отвечать на его письма...
- «Я вас любил...» - с чувством воскликнула Лариса, а продолжение стихотворения словно пронеслось под ночными небесами далеким эхом.