Таинства любви. Новеллы и беседы о любви (СИ)

А как вынесла это его превращение Таня? Она у себя дома, в обществе молодого человека, предстала совсем в ином свете. К родным в гости приезжала молоденькая девушка, скорее смущенная и стеснительная, чем свободная и веселая. А здесь встретила их молодая женщина, слегка осунувшаяся, мягкая, вся такая привлекательно слабая, до ногтей женщина и больше ничего. Маргарита и Аркаша невольно переглянулись. Таня как бы в свое оправдание сказала:

- Я нынче с утра ходила в баню, - и встряхнула головой, ее волосы вспыхнули нежным блеском. - Зато ничего не успела сварить.

- Да обедал я! - вдруг подал голос Олег. - Давай нам чаю.

Тут Маргарита достала из сумочки кулек со сластями, сама выражая живейшую радость. Олег бросил на нее пристальный взгляд, и Маргарита первая улыбнулась ему.

Между тем Таня ласково отметила, как Аркаша вырос: молодой человек! Аркаша покраснел и спросил у Тани, как идет ее жизнь.

- Да как, Аркаша? Сказать по правде, не очень весело, - отвечала она искренне и захлопотала о чае.

Маргарита, помогая Тане, на кухне спросила у нее горячим шепотом:

- Жених?

- Не-а! - отвечала Таня с таким беззаботным видом, точно она как раз утверждала обратное.

- А кто же?

- Сероглазый король! Помнишь, у Анны Ахматовой? Впрочем, я не разобралась, кто у нее сероглазый король. Вроде не муж... Надо спросить у студента.

Нынче Таня, как и Маргарита, кончала школу, только вечернюю. Она не втянулась в среду, где жила и работала, может быть, из-за Олега, который уводил ее в сторону, приоткрывая ей совсем иной мир тревог, забот, мыслей. Но она не вошла и в мир Олега, отвлекаемая заботами своей собственной жизни. С Олегом они сто раз объяснялись в любви и тут же в сто первый раз ссорились, даже не понять из-за чего. Не проще ли было им отдаться любви или даже пожениться? Но именно эти вопросы, самые мысли и желания на эту тему порождали недоразумения. Похоже, Таня не очень верила ему. Чем горячее он добивался ее ласки, тем недоверчивее она становилась. А иногда сама ласкалась до головокружения. Наконец, они так измучились, что сочли за благо реже встречаться и вовсе не говорить о любви.

Конечно, они любили друг друга, но как-то на старинный лад - страстно, мучительно и целомудренно. Или это было отголоском их деревенского детства?

После чая они выбрались на Невский. Перед ними возник город, осененный влажным пологом весеннего неба. Был еще далеко не вечер, но свежо и как-то особенно светло, как бывает на закате. В это время оказался на Невском и Анатолий Николаевич. Он быстро шел куда-то, а множество людей, идущих мимо, обгоняющих его, едущих в переполненных автобусах, это множество словно говорило ему, что оно молодо, юно, а он стар и одинок. Впрочем, нет, он не чувствовал себя ни старым, ни одиноким. Просто мир обновился на его глазах. Даже защемило сердце, столь красивой, прекрасной ему показалась жизнь вокруг: город вечный, эти витрины, эти кинотеатры, где в фойе так славно посидеть на низких креслах. Интересны и люди! Молодежь! Он приглядывался к прохожим и чувствовал себя в ином мире, словно в кино. Ему хотелось крикнуть на весь Невский: «Красиво живете, братцы!»

Да он и сам незаметно превратился из крестьянского сына в горожанина, весьма холеного, и все же не переставал удивляться, засматриваясь иной раз на ножки бегущих мимо женщин: какие только чулки не выдумали! В черных, например, во времена его юности щеголяли разве только падшие создания где-нибудь в Париже, а теперь - синие, красные, зеленые, черные, ажурные, в клетку, с ромбиками, с папоротниками... «Ух ты!» - смеялся он, а Ирина урезонивала: «Ты что, Анатолий, с Луны свалился? Смотри-ка, какие у меня чулки!»

Иной раз Анатолий Николаевич чувствовал себя даже странно. С одной стороны, красоту и внешнюю раскованность современных женщин он, конечно, охотно принимал, а с другой стороны, он словно бы сожалел об утрате нравственного чувства, на него находило отвращение и вместе с тем любопытство, постыдное, очевидно. Что наша жизнь? Торжество красоты или блеск пошлости? Хотелось об этом спросить у кого-то, и вдруг он увидел глаза Тани.

Она была не одна, с нею шел Аркаша, поблескивая стеклами очков, а за ними Маргарита и какой-то молодой человек с бородкой. Все они вышагивали беспечно и счастливо, словно бы ничуть не озабоченные тревогами современного мира.

Тут он увидел себя, как на черно-белом экране, юного, в простеньком костюме и кепке, каким приехал сюда некогда и шел куда-то по Невскому. Таня окликнула его:

- Анатолий Николаевич! Добрый вечер!

Всякий раз она какая-то иная.

IV