— Как где?
— Я должен с ней поговорить. Немедленно. При вас.
Оба тупо смотрели на него.
— Позовите ее.
— А вы разве не знаете?
У Мурина ухнуло сердце: «Она умерла? Не может быть… Неужели я не прав?»
— Она уехала, — выдавила Татьяна.
— Что? Как?
Аркадий быстро выпустил дым из ноздрей:
— Она же у нас теперь сторублевая невеста!
— Когда? Куда?!
— Да вот-вот. На том же ямщике, который привез нового владельца. Быть может, вы ее видели.
Мурин вспомнил карету у ворот.
— А, дьяволица!
Он готов был рвать на себе волосы. Догнать. Еще не поздно.
Но знал: поздно. Вексель она продаст в первом же крупном городе. Любой ростовщик даст за него процентов сорок, а то и больше. Если только Поленька не дура. А дурой она не была.
Татьяна и Аркадий недоуменно смотрели на него.
— Кто? Поленька?
— Да на что вам она?
Мурин ответил им раздосадованным взглядом. Больше крыть ему было нечем.
Пассажбот из Петербурга, плеская веслами, вошел в Итальянский пруд, бывший частью кронштадтской гавани, и немного погодя причалил. Мостки были переброшены. Пассажиры сошли.
Почти все они отправлялись отсюда дальше: в Германию, Швецию, Англию, Францию, о да, и Францию тоже, ибо война, сотрясавшая континент, все-таки кончилась. Никто из прибывших не выражал скорби по погибшим, не ломал голову над адской загадкой, почему столько людей бросили свою мирную жизнь, чтобы понести смерть, страдания, разорение другим, погубить себя.
То ли думать об этом все устали, то ли предпочитали держать мысли при себе. Все, кто прибыл, лишь громко выражали радость по поводу того, что, отправляясь морем из русской столицы в Европу, больше не надо было делать такой крюк — трехать сначала аж в Архангельск. До Кронштадта из Петербурга был всего лишь день пути.
Стали выносить и складывать на набережной багаж.
У Мурина никакого багажа не было. Он сошел на твердую землю и сразу направился туда, ради чего прибыл.
Одет он был в сюртук. Одежду для него непривычную и странную. «Гражданская крыса», — внутренне корчился он от смущения. Но понимал, что в мундире, пусть и вицмундире, то есть таком, где вся гусарская краса свелась в ряд пуговиц, будет слишком привлекать внимание.
Внимание этой дамы он не хотел привлечь раньше времени. Поленька имела обыкновение ускользать стремительно, как куница.
Увидев ее среди тех, кто дожидался таможенного досмотра, Мурин подождал немного. Дал своему сердцу сбавить стук. Тихо подошел. Тихо сел рядом. Дама под вуалью гневно обернулась, чтобы потребовать у незнакомого нахала отсесть на вежливое расстояние. И напряглась всем телом.
— Как ее звали? — спросил Мурин, стараясь говорить самым обычным тоном. — Я имею в виду, на самом деле.
Глаза дамы блестели за сеткой и мушками.
— Сударь, требую оставить меня в покое. Не то буду вынуждена пожаловаться на ваше назойливое поведение.
— А, — сказал Мурин, — вон как раз морской офицер. Пожалуйтесь, например, ему. Может, он и квартального надзирателя вызовет. А тот полицию. Приятно проведем вечер.
Она отвернулась. Сделала вид, что ее все это не касается.
— Так как же? — повторил вопрос Мурин. — Имя, сударыня. Я хочу знать ее имя.
Поленька едва дышала.
— Это все, что вы хотите?
— Остальное я знаю.
— Вот позабавили.
— В самом деле? Я вам завидую. Мне самому вся эта история отнюдь не кажется забавной. Я не раз вспоминал потом слова одной моей энской знакомой. Кстати, вы скучаете по Энску?
— Так что ж сказала ваша знакомая?
— Все разбежались. Вся жизнь переворошена. Никого нет на месте. И еще долго будет неразбериха… На этом строился ваш расчет, сударыня, не так ли? Но потребовалась и незаурядная смелость, дерзость! Их вам тоже было не занимать. Вашей подруге их, напротив, не хватило. Но это выяснилось уже после того, как вы вдвоем начали улещивать старуху Юхнову. Как же ее звали, эту вашу робкую и глуповатую приятельницу?
Поленька сглотнула. Но не ответила.
— Молчите. Хорошо же. Тогда я сам дам ей имя. Какое-нибудь красноречивое, во вкусе старомодных комедий, как у господина Фонвизина. Может быть, Крудела. Нет, нехорошо. Означает жестокая. Она не показалась мне жестокой. Глупой? Доверчивой? Отчаявшейся? Отчаявшиеся люди способны на многое. Что ж, назовем ее просто: Ложь. Ведь весь ваш план строился на лжи. Итак, ее звали Мензонья.
— Ах, так вы умеете по-итальянски?
— Нет, спросил только одно это слово у знакомой певицы.
— Подготовились, — едко заметила Поленька.
— Конечно, сударыня. Вы занимали мои мысли столько месяцев!
— Я польщена.
— М-да, сначала я о вас совсем и не подумал. Елена Карловна поглотила мое внимание. Великое дело — красота! Она как-то таинственно заполняет собой все или все вытесняет, не находите?
— Вам видней.
— А вам нет?
— Я не мужчина.
— Думаю, красоту вашей приятельницы вы приняли во внимание. Ей в вашем плане придавалось большое значение. Ведь Мензонья должна была не просто сыграть роль Елены Карловны Юхновой. Она должна была сыграть роль обманки. Отвлечь внимание.
— От чего?