Таинственная страсть (роман о шестидесятниках). Авторская версия

Он резко свернул от дома и почему-то побежал. Изнемогал от ревности: гады, гады, с чем можно сравнить захват моей Ралиски, если не с оккупацией Праги? Продрался через кусты к своей той темной скамейке, где первый раз с Ралиской. Там никого в этот предгрозовой час не было. Ну все, теперь надо броситься в море и плыть, плыть, плыть, пока кто-нибудь, ну, скажем. Пролетающий, не вытащит за волосы. Он вышел из ботанической пещеры и сразу увидел: под фонарем на недалекой скамейке сидит пай-девочка в тренировочном костюме «Динамо»; Ралиска!!!

«Я тебя жду уже сорок минут», — сказала она. И встала. Он подошел и стал целовать все, что открыто: лоб, глаза, губы, шею, кисти рук, щиколотки — чего? — да ног, конечно. Она смеялась, когда был свободен рот.

«Куда ты меня ведешь?»

«К себе».

«Ты с ума сошел?»

«Там никого нет, все уехали».

Она шлепнула его по заднице.

«Ну и амбрэ от тебя несет!»

Он сорвал с можжевеловой туи горсть ее мелких ягод и прожевал во рту; в чем еще можно их прожевать?

«Ну а сейчас чем от меня несет?»

«Теперь от тебя несет можжевеловой туей».

«Паршивка-динамовка, ты проскользнула на грани фола».

И с этими хохмами они вошли в дом.

Он зажег ночник, закрыл обе двери на ключ и задернул шторы. Скомканные простыни и одеяла были оставлены на обеих кроватях. Какая твоя, спросила она. Угадай. Она угадала. Тогда они встали лицом друг к другу, и он стал ее раздевать. Со страстью и нежностью он ощущал ее тело; худые плечи и налившиеся грудки, тонкую талию, упругий живот, круглую попку и жаркое лоно. Она расстегнула его рубашку и обцеловала умеренно волосатую грудь. Растащила ремень, опустила молнию и взяла его за бедра; ох!

Раздевая и лаская друг друга, они продолжали разговор. «Ты знаешь, когда я пью вот так, как сегодня, — говорил он, — у меня очень долго тянется это с женщиной. Боюсь, как бы ты не разозлилась».

«Тяни сколько хочешь. — отвечала она. — С тобой я все выдержу. Хочешь, я встану в коленно-локтевое?» — «Это позже. Сначала классика XIX века». Он медленно уложил ее на постель и осторожно вошел, стараясь без толчков заполнить все. Она захлестнула руки вокруг его шеи и зашептала ему в ухо что-то горячее и неразборчивое. Вдруг отчетливо проговорила: I love to make love with you. I love you, Vax. Потом опять, как прошлый раз в ее комнате, пошел «скрымтымным, скрымтымным, скрымтымным…» Потом затрепетала и слегка заметалась, нежнейшая пленница, и наконец пришла к первому завершению… После лежала счастливая и веселая, с некоторой хулиганинкой подсвистывала модный мотив Strangers in the Night.

He выходя из нее, он сел с задранными коленями и ее подтянул в такую же сидячую позицию. Она запустила пальцы в свою медовую гриву и потрясла головой. Он мягко держал ее груди.

«А этот, твой высокопоставленный супруг, вы с ним встретились?» — поинтересовался он.

«Пришлось встретиться, — ответила она и скорчила обезьянью презрительную рожицу. — Все-таки мы двенадцать лет в законном браке. Привез мне два чемодана всякого добра. Пришлось помириться».

«Ну и как прошло примирение?»

Она отмахнулась: «Сплошная механика. Туда-сюда, туда-сюда… — захохотала, — ффурр, и все! — помолчала и добавила: — Я влюблена в тебя, мой милый, и сравнить тебя с этим человеком уж ни по каким статьям не могу».

Он чувствовал, что она чего-то не договаривает, но так, кажется, никогда и не узнал об одном секрете их супружеского интима. Всякий раз, получив от товарища марксиста подарки, она отдавалась ему с некоторым похабноватеньким вожделением, что завершалось каким-никаким, но оргазмом.

«Я тоже тебя люблю», — сказал Ваксон.

«Тоже? — опять хохотнула она. — Как это здорово, когда тебя тоже любят!»

«Ну не дури, Ралиска! Ведь ты понимаешь это „тоже“…» Он стал ее целовать в губы и с каждым таким затяжным поцелуем проникал в нее все глубже, пока она не повисла на нем в виде сладчайшей и любезнейшей ноши.

«А вот там нашим… ммм… подручным некая Вероникочка упоминалась, — сказал он, не выпуская ее из рук, чтобы не упала с большой высоты, — та, что письмо с рисунками прислала; это кто?»

«Это моя дочь. Ей двенадцать лет. Скоро будет такой же, как я. Мне тридцать, а ей двенадцать, я родила ее, когда мне было восемнадцать».

«Значит, ты зачала ее, когда тебе было семнадцать».

«Какой догадливый мальчик!»

«А от кого?»

«Ну догадайся, догадливый! От отца!»

«Дерзну усомниться».

«Ты думаешь, от Гарьки? Не исключено. Но там в то время еще кое-кто увивался».

«Вот в этом не сомневаюсь».

Она ущипнула его за пупок. «Прекрати эти дознавательства. Запомни, у меня никого не было до тебя!»

Опять началась серия затяжных поцелуев, после чего он продолжил свои вполне невинные дознавательства.

«А вот там упоминались какие-то странные Аксельбанты. Все Аксельбанты о тебе волнуются, что-то в этом роде. Это как понимать?»