Таинственная женщина

– Разве что аббата д’Эскейракса, если только он захочет оказать мне услугу! О, это превосходная мысль! Он мастер уговаривать и умиротворять. Но что же следует предложить Барадье и Графу?

– Все, на что они, по вашим предположениям, могут согласиться… Что вам стоит? Впоследствии вы все равно наверстаете свое! Ведь у вас, кажется, есть дочь? Мне говорили, что она прекрасно воспитана и очень мила собой.

– Ну?

– Предложите выдать ее за молодого Барадье и обещайте дать огромное приданое. Если бы София только захотела вмешаться, она вам быстро обстряпала бы это дело!

На этот раз Агостини проявил серьезное недовольство: он ударил кулаком по столу и, устремив на обоих собеседников убийственный взгляд, сказал:

– Ну а я-то? С чем я-то остаюсь в подобной комбинации? Разве вы забыли, что эта девушка – моя невеста?

– Вам, конечно, придется потесниться.

– Да вы смеетесь надо мной! Значит, это серьезно? Значит, вы хотите расстроить все мои планы?

– А какова цена вашим планам, если Лихтенбах разорится? Кроме того, птенец, вы разве никогда не всматривались в господина Элиаса? Как вы полагаете, станет ли он с вами церемониться, если не будет в вас нуждаться? Вы уже сильно упали в его глазах. Перестаньте же буянить. Если потребуется уладить дело с вами, ну, вам заплатят. Я знаю, где достать денег…

Красавец итальянец положил руку на сердце:

– Какое же удовлетворение вы предложите мне, чтобы я смог утешиться?

– О, образец благовоспитанности! – подшутил Ганс. – Мы знаем, что ваше сердце столь же нежно, как и корыстно!

Лихтенбах, молчавший все время, пока шел разговор о его дочери, наконец вымолвил:

– Да разве возможно, чтобы член семьи Барадье женился на дочери Лихтенбаха? Никогда Барадье и Граф на это не дадут своего согласия… Да я и сам должен был бы протестовать против такого предприятия!..

Он с минуту помолчал, погрузившись в воспоминания, потом медленно продолжал:

– А между тем нельзя сказать, чтобы моя дочь не подходила их семье… Они хорошие люди! Но и она – прекрасная, гордая и честная натура… Что, если они согласятся? Тогда я был бы спокоен за судьбу моей дочери: ее жизнь протекла бы спокойно среди полного уважения. Эти Барадье – честные люди! Если бы они приняли в свою семью мою дочь, они стали бы обходиться с ней как с родной. И она не оказалась бы добычей авантюриста. Я их глубоко ненавижу, я желаю им всяческого зла за те оскорбления, что они нанесли мне… Но если бы моя дочь стала членом их семьи!..

На глаза сурового Элиаса навернулись слезы, и слезы эти стоили дороже алмаза: их вызвала отеческая любовь. Ганс прервал это излияние чувств – он не любил, когда люди предавались умилению.

– Так вы одобряете мой план? Сделайте же попытку примириться с нашими врагами. Предложите им все что вам заблагорассудится – это уж ваше дело, – и, если ваша попытка увенчается успехом, мы объединимся с Дальджетти. Все дело должно вестись от вашего имени. Но, конечно, вы нам предоставите соответственную часть… Вы видите, у молодого графа Чезаро аппетиты немалые. Следовательно, на том и порешим…

– Хорошо.

– Ну, так до свидания.

Ганс и Агостини удалились. Элиас в задумчивости походил по своему кабинету, потом отворил дверь и через парадные комнаты направился к дочери. Марианна сидела за рукоделием у окна, выходившего в сад. Увидав отца, она встала. Одетая в голубой пеньюар, отделанный кружевами, она со своими белокурыми, гладко причесанными волосами, окаймлявшими лицо, имела такой девственно-кроткий вид, что сердце отца преисполнилось умиления. Он сел, привлек ее к себе и с ласковым добродушием, какого она у него еще не видывала, заговорил с ней:

– Вот уже сколько времени прошло, как ты живешь дома, а еще не сказала, довольна ли ты и все ли идет так, как ты думала.

– Я была бы очень неблагодарным существом, если бы была недовольна: ты предоставляешь мне полную свободу в ведении нашего дома. Надеюсь, что и ты мной доволен…

– Разумеется, дорогая моя, и я бы хотел, чтобы мы всегда были вместе. Но ведь ты знаешь, что нам все-таки придется расстаться.

Марианна стала серьезной, и на ее лице появилось выражение грусти.

– Но ведь это нескоро случится, не правда ли? К чему нам торопиться!

– Ты рано или поздно выйдешь замуж… Разве тебе не хочется выйти замуж?

– Ну, смотря за кого…

Наступило молчание. Элиас, привыкший не стесняться в разговорах с людьми, чувствовал себя неловко перед этой совсем юной девушкой, которой он вздумал располагать по своему усмотрению. Он не осмеливался заговорить с ней об Агостини, с которым он же ее познакомил и которого еще накануне восхвалял ей. Марианне самой пришлось навести разговор на эту тему.

– Признаюсь, меня немного смущает твое расположение к этому молодому итальянцу, графу Агостини, и твои отзывы о нем.

– Но, дитя мое… – начал было Лихтенбах.

Марианна ласково прервала его: