Лихтенбах сел в карету, и лошади тронулись. Проезжая по авеню Великой Армии, банкир размышлял: «Мое положение стало крайне опасным. Если я позволю Гансу осуществить свои намерения, то могу быть очень серьезно скомпрометирован: Барадье тотчас привлекут меня к ответственности. Если я решусь расстроить планы Ганса, то он, узнав об этом, немедленно донесет на меня, и это еще самое лучшее, что я могу ожидать от него. О, будь проклят день, когда я связался с этими людьми! Но разве можно было предвидеть, что они прибегнут к столь опасным средствам… От баронессы я не слыхал даже намека на что-либо подобное, да и сама она была против таких методов… Ах, из этого положения, пожалуй, не выпутаешься! Что, если я предупрежу Софию? Но это не спасет меня от мести со стороны Ганса, который сразу догадается, что я предал его. Впрочем, это и не обезопасит меня со стороны Барадье… Разве что уведомить их… Да, если я тайно сообщу им об угрожающей опасности, то, конечно, окажу им большую услугу и, следовательно, могу вполне рассчитывать на их благодарность… Они уж ни в коем случае не выдадут меня… Может быть, в этом и заключается мое спасение!.. Остаются Ганс и Агостини. Все же мне, похоже, придется поплатиться! Ведь они на все способны! О, черт возьми, в какой капкан я попал!»
Подъезжая к своему дому, он все еще не разрешил трудной задачи, как бы половчее изменить своим вчерашним друзьям, не сделав их будущими врагами, и выйти сухим из воды в тот момент, когда игра станет чересчур опасной.
А между тем Майер, вооружившись указаниями Бодуана и дополнив их сведениями, полученными от полковника Вально, принялся за расследование. Пользуясь раньше репутацией следователя, которому по плечу решительно любое дело, он хотел во что бы то ни стало восстановить свой престиж в глазах начальства. Он вкладывал всю душу, чтобы разобраться в этом деле, отложив в сторону все другие следственные дела, так что лица, привлеченные им по тем делам, томились в секретных камерах тюрьмы. Для него теперь имело интерес лишь то, что касалось баронессы, Агостини и Ганса. Уже с неделю он до мельчайших подробностей знал, кто таков был граф Чезаро: он получил самые подробные сведения об этом лице. Оказалось, что синьор Агостини, принадлежавший по рождению к очень знатной семье, раньше служил в итальянской армии и вынужден был выйти в отставку после того, как открылось очень неблаговидное его поведение в одной дуэли, где он убил противника: его пистолет выстрелил прежде, чем был подан знак начинать. Свидетели отнеслись к этому крайне негативно. Чезаро, недовольный таким оборотом дела, вздумал было протестовать, но неудачно и, наконец, вынужден был покинуть родину. С тех пор он постоянно жил за границей, расходуя на себя не меньше двухсот тысяч франков в год, хоть у него и не было никаких ресурсов, кроме красивой наружности.
Что касается Ганса, то оказалось совершенно невозможным узнать ни кто он такой, ни где проживает. Квартира Агостини была известна следствию, место проживания Ганса не знал никто.
По следам Агостини ничего не стоило добраться до виллы баронессы близ бульвара Мало. Оказалось, что она снимала эту виллу с мебелью и жила там вполне безмятежно под именем госпожи Фриле. Майер отправил опытного агента в Ниццу к барону Гродско и получил от него подробные сведения о Софии. Сколько же ненависти и презрения к этой искательнице приключений вырвалось из уст ее мужа!
Гродско, немного выпив, рассказал агенту все, что знал, а ему, вероятно, не было известно и половины правды о ее проделках. Беседуя с агентом, после того как подружился с ним за карточным столом, он пустился в откровения:
– Видите ли, эта женщина сто раз заслужила смерть! Вы не можете себе представить, на что она способна! Когда я по духовному завещанию оставил ей все свое состояние, она несколько раз пыталась отделаться от меня с помощью убийц, чтобы поскорее получить наследство. Я жив до сих пор только потому, что уверил ее, будто совсем разорился. Теперь ей нет никакого интереса в моей смерти, и потому я не опасаюсь за свою жизнь. Я обожал ее, эту негодницу, как и все, кто с ней знаком… Нет женщины обольстительнее ее. Если бы она захотела, то ввела бы в искушение даже святого. Я не думаю, чтобы кто-нибудь мог устоять перед ней. В Австрии она даже заставила судебного следователя, производившего следствие по поводу одного ее мошенничества, за которое ей грозило пожизненное заключение, отворить перед ней двери тюрьмы… Но, знаете ли, я не решился бы встретиться с ней лицом к лицу… Я не поклялся бы, что она не способна заставить меня совершить еще какую-нибудь глупость! Берегитесь ее… Она самое опасное существо на свете! Вы спрашиваете меня, не носила ли она имен госпожи Ферранти, графини Шлоссер, госпожи Жибсон… Откуда я знаю? Но это вполне возможно, если ей нужны были эти имена для какой-нибудь очередной подлости. У нее дьявольское воображение, и она ни перед чем не остановится.