Таинственное исчезновение

Вернувшись, Петрусенко получил в работу дело по заводу Миллера. Там, в кузнечном цехе, попал под большой пресс один из рабочих. Со смятой, раздробленной грудью, он не дотянул даже до заводского лазарета. Цех встал на дыбы. В руках людей очутились кувалды, огромные щипцы для раскаленных болванок. Вызвана была полиция и солдаты. Когда к вечеру утихомиренные рабочие разошлись, в одном из углов пустого цеха нашли убитого мастера. Убит он был не пулей, не штыком, а сильным, проломившим голову ударом. А это значит, что, по-видимому, не солдатами, а кем-то из своих, цеховых. К тому же Петрусенко сразу стало известно, что погибший рабочий был вожаком цеховых смутьянов, а убитый мастер охотно сотрудничал с полицией. Ах, как не любил Викентий Павлович дела, где уголовщина сливалась с политикой. А их последние годы стало больше. Не любил потому, что испытывал смятение: ему часто казались симпатичными эти подследственные, хотя и долг, и верноподданнические чувства требовали иного к ним отношения. То ли дело чистая уголовщина — тут Викентий ощущал себя в своей стихии, хотя и здесь встречались далеко не однозначные субъекты.

Впрочем, следователь был рад, когда заводское дело у него быстренько забрала жандармерия. А тут на него обрушилось свое горе.

Муж сестры, Владимир Кандауров, был опытный инженер по строительству дорог. Еще в начале весны он уехал в Крым прокладывать трассу через Байдарский перевал. Дважды наезжал навестить семью и каждый раз забегал повидаться с Викентием. Оба они любили друг друга, и Викентий не только радовался за сестру, но и испытывал благодарность: в ее муже приобрел настоящего друга. Когда недавно в письме Владимир мимоходом упомянул, что немного прихворнул, сестра и брат встревожились: они отлично знали, как он не любит жаловаться. И если уж не удержался, написал… Катерина всегда помнила о том, что у мужа больная печень, а уж как он работает на износ, ей прекрасно было известно. Она решила поехать в Крым. Поскольку путешествие предстояло не увеселительное, сынишку Митю оставила в семье брата. Что случилось с Владимиром, чем он болел, Викентий так никогда и не узнал. Среди бела дня сошла с гор каменная страшная лавина, погребая под собой деревню, где размещались строители, и часть дороги, как раз ту, где шли работы. Погибло человек двадцать. Среди них Владимир и Катя — его, Викентия, родные люди!

Он поехал на место трагедии. Среди виноградников и цветущего дрока, с горы, больше похожей на некрутой холм, заросший тонкостволыми благоухающими деревьями, протянулась широкая полоса словно срезанного гигантским ножом обнаженного пласта земли. Страшно было это перепаханное неживое поле, заканчивающееся в долине грудой валунов, из которой торчали вывороченные корни деревьев, расщепленные стволы и то, что казалось неясным мусором, а на самом деле было вздыбленными обломками жилых строений. Два почти целых домика на самой границе навороченных каменных глыб выглядели чудом, не реальностью. Это было все, что уцелело от деревни.

Разобрать завал казалось невозможным. Съехавшиеся родственники погибших решили не тревожить эту общую могилу. Викентий вернулся домой, привезя в мешочке дробленные камень, дерево, бурую землю — частицу того, что там, в ван, покрывало тела сестры и зятя. На городском кладбище урну с этим прахом зарыли в символической могиле, поставили памятник. «Чтоб было куда Мите прийти помолиться о родителях», — сказал Викентий. Людмила плакала и просила мужа не говорить мальчику о смерти отца и матери. «Пусть думает, что они уехали далеко и надолго. Ведь он еще такой маленький!» Но, пересилив сжигающую сердце жалость, Викентий решил, что нельзя обманывать даже маленького мужчину… Племянник остался жить у них.

* * *

За всеми минувшими событиями Петрусенко совсем было забыл так и не начатое толком дело о Захарьеве. Но оно само о себе напомнило. Однажды, в середине жаркого дня, к нему в кабинет заглянул Сергей Никонов.

— Прошу прощения, — проговорил с очень значительным выражением лица. — Викентий Павлович, важное сообщение!

— Зайдите, Сергей Григорьевич, присядьте, мы сейчас заканчиваем. — Петрусенко кивнул на кресло. Потом, обратившись к своему посетителю, предложил: — Что вы говорили, господин Саватеев, продолжайте, я слушаю.

Он незаметно подмигнул Сергею, словно хотел сказать: «Сейчас развлечешься!»

Немолодой тщедушный человек быстренько глянул на Никонова, заерзал на стуле:

— Ах, господин следователь, и вы не поняли моих чувственных поступков! — произнес он слезливо и значительно. — Но вы человек молодой, возможно, страстные порывы еще не разгорались в вашей груди. Но она, супружница моя бывшая, как же она не поняла! Не ответила взаимностью!

У Никонова поползли вверх брови. Он видел, что Викентий еле сдерживает смех и оттого кажется особенно серьезным.

— Хорошо, хорошо, — он прервал собеседника. — Ваши пылкие чувства мы оценим по закону. Так что идите пока, но из города — ни ногой, пока иск пострадавшей рассматривается.