— Моя версия не грешит против истины, — спокойно ответил Пуаро. — Поэтому в нее укладываются все подробности этого дела. А вот вы в ваших рассуждениях допускаете существенные ошибки. Все эти тайные полночные свидания, любовные страсти — плод вашего воображения, которое заводит вас Бог знает куда. Расследуя преступление, мы не должны выходить за рамки обыденной жизни. Хотите, я продемонстрирую вам свои методы?
— О, прошу вас, сделайте одолжение!
Пуаро выпрямился и начал говорить, сопровождая свою речь энергическими жестами:
— Начну, как и вы, с личности Жоржа Конно. Итак, установлено, что версия с участием таинственных русских, выдвинутая в суде мадам Берольди, — чистейшая выдумка, состряпанная ею, и только ею, в том случае, конечно, если она не была соучастницей преступления. Если же она виновна в соучастии, то эту версию могла сочинить как она, так и Жорж Конно.
Далее, в деле, которое мы расследуем сейчас, фигурирует такая же нелепая выдумка об иностранцах. Как я уже говорил, факты свидетельствуют, что едва ли мадам Добрэй инспирировала это преступление. Итак, нам остается предположить, что мысль о нем зародилась в голове Жоржа Конно. Следовательно, задумал это преступление Жорж Конно, а соучастницей его стала мадам Рено. Она, так сказать, на первом плане, а за ней маячит тень человека, чье теперешнее имя, вымышленное, разумеется, нам не известно.
Итак, давайте внимательно рассмотрим дело Рено с самого начала, отмечая в хронологическом порядке наиболее существенные события. Есть у вас карандаш и записная книжка? Отлично. Итак, какое событие идет у нас первым номером?
— Письмо к вам?
— Да, из него мы впервые узнали об этом деле, но не оно знаменовало его начало. Первым и чрезвычайно важным обстоятельством я бы счел перемены, которые произошли с мосье Рено вскоре после приезда в Мерлинвиль и которые отмечают несколько свидетелей. Следует обратить внимание на его дружбу с мадам Добрэй и на факт вклада на ее счет значительных сумм денег. Отсюда перейдем прямо к событиям двадцать третьего мая.
Пуаро помолчал, откашлялся и предложил мне записать:
«Двадцать третье мая. Мосье Рено ссорится со своим сыном, который хочет жениться на Марте Добрэй. Сын уезжает в Париж.
Двадцать четвертое мая. Мосье Рено изменяет завещание. Все свое состояние он оставляет жене.
Седьмое июня. Ссора с бродягой в саду, засвидетельствованная Мартой Добрэй.
Письмо, адресованное Эркюлю Пуаро, с просьбой о помощи.
Телеграмма, посланная мосье Жаку Рено, с приказанием отбыть в Буэнос-Айрес на „Анзоре“.
Шофер Мастерс получает отпуск.
Ночной визит неизвестной дамы. Провожая ее, мосье Рено говорит: „Да, да… но сейчас, ради Бога, уходите…“»
Пуаро помолчал.
— А теперь, Гастингс, проанализируйте все факты один за другим, каждый в отдельности и в общей связи. Подумайте, может быть, вы увидите все дело в новом свете.
Я постарался добросовестно проделать все, что от меня требовалось. Наконец я выдавил из себя довольно неуверенно:
— Ну, что касается первого пункта, кажется, здесь возможны две версии — шантаж или страстное увлечение.
— Определенно, шантаж. Вы ведь слышали, что рассказал Стонор о характере и привычках мосье Рено.
— Однако мадам Рено не разделяет его мнения, — возразил я.
— Показания мадам Рено ни в коей мере не заслуживают доверия, мы уже убедились в этом. Поэтому следует полагаться на свидетельство Стонора.
— И все же если у Рено была любовная связь с женщиной по имени Белла, то нет ничего удивительного в том, что он страстно увлекся мадам Добрэй.
— Разумеется, ничего удивительного. Но чем вы можете подтвердить эту связь с некой Беллой, Гастингс?
— Письмом. Вы забыли о письме, Пуаро.
— Отнюдь. Я ничего не забыл. Однако почему вы так уверены, что письмо адресовано мосье Рено?
— Ну как же, письмо нашли у него в кармане, и… и…
— И все! — оборвал меня Пуаро. — В письме не упоминается никакого имени, и вообще неизвестно, кому оно адресовано. Мы предположили, что оно адресовано мосье Рено только потому, что нашли его в кармане плаща, который был на убитом. Однако, mon ami, что-то в этом плаще мне сразу показалось странным. Помните, я измерил его и сказал, что он слишком длинный.
Мое замечание должно было натолкнуть вас на некую мысль.
— А я думал, вы это просто так сказали, — признался я.