Таинственные расследования Салли Локхарт. Рубин во мгле. Тень «Полярной звезды»

– Понятия не имею, – пожал плечами Фредерик. – Маккиннон тоже, и это только половина проблемы. Смотри, а вот и хозяйка!

Леди Харборо, которой слуги сообщили, что гости заняли свои места, обратилась к собравшимся с речью и рассказала о том, какую пользу приносит людям ее больничный фонд. Польза эта в основном заключалась в спасении незамужних женщин с детьми из тисков бедности и обращении их в цивилизованное рабство, осложненное ежедневными проповедями священников-евангелистов.

К счастью, речь оказалась краткой. Леди Харборо помогли спуститься со сцены, пианист развернул ноты и исполнил серию зловещих арпеджио на басах. Затем занавес отодвинулся, и появился Маккиннон.

Он был почти неузнаваем. Джим уже рассказывал об этой его способности, но Фредерик ему не очень поверил; теперь же он сам изумленно заморгал при виде человека, недавно казавшегося ему жалким и неуверенным, а теперь вдруг ставшего значительным и властным. На нем снова был белый как мел грим – ход на первый взгляд странный, но на самом деле совершенно блестящий. Он позволял артисту казаться то зловещим, то комичным, то обаятельным – мертвецом, клоуном, Пьеро.

Внешность актера была очень важной частью представления. Маккиннон не просто показывал фокусы. Он, конечно, превращал букеты в аквариумы с золотыми рыбками, доставал из воздуха игральные карты и заставлял тяжелые серебряные подсвечники бесследно исчезать, но все эти трюки были лишь средством к достижению истинной цели представления. Этой целью было сотворение мира. Мира, где нет ничего надежного и прочного, где все меняется; мира, в котором личности сливаются и растворяются, где «твердое» и «мягкое», «наверху» и «внизу», «горе» и «радость» в мгновение ока превращаются в свою противоположность, а там и вовсе теряют всякий смысл; мира, где единственный надежный проводник – подозрение, а единственное, что остается постоянным, – недоверие.

Дьявольский мир, думал Фредерик, наблюдая за представлением. В том, что делал Маккиннон, не чувствовалось радости, удовольствия, невинной игры. Ему в голову пришла некая мысль (он отмахнулся от нее – уж не становится ли он суеверным?), но она упорно возвращалась. Фокусник словно призывал к себе на помощь тени, мрак… хотя на свету над ними можно было бы посмеяться.

Наступил черед фокуса, для которого Маккиннону понадобились часы. Объявив об этом, он в упор посмотрел на Фредерика, и его темные глаза сверкнули. Тот моментально понял знак и, отцепив от жилета свой хронометр, поднял его повыше. Одновременно вверх взметнулось с полдюжины других рук, но артист, изящно спрыгнув со сцены, в следующую секунду оказался рядом с ним.

– Благодарю вас, сэр, – громко произнес он. – Вот джентльмен, чья вера в благожелательность мира чудес воистину непоколебима! Но знает ли он, какие пугающие превращения ожидают сей предмет? Нет! Возможно, он вернется к своему хозяину в виде хризантемы? Или копченой селедки? Или кучи пружинок и шестеренок? Еще и не такие странные вещи случались на наших сеансах.

Не успел Фредерик и глазом моргнуть, как услышал шепот фокусника: «У дверей. Только что вошел».

Спустя мгновение Маккиннон снова был на сцене и заворачивал часы в шелковый носовой платок, непрерывно о чем-то разглагольствуя. Теперь в голосе артиста проскакивали истерические нотки. Он говорил быстрее, более энергично жестикулировал, порывисто двигался… Как только представился случай, Фредерик обернулся.

На стуле у самых дверей сидел крупный, крепкого сложения мужчина с гладко зачесанными светлыми волосами и широко расставленными глазами бесстрастно смотрел на сцену. Одна его рука лежала на спинке пустого соседнего стула. Во всем его облике чувствовались сосредоточенность и властность. Невзирая на безупречный вечерний костюм, было в нем и что-то звериное. Впрочем, нет, решил Фредерик, не звериное, ведь звери – живые, а этот человек был подобен движущемуся механизму.

Но что навело его на эту мысль?

Он вдруг сообразил, что таращится на незнакомца в упор, и поскорее отвернулся обратно, к сцене. Маккиннон заканчивал какие-то хитрые манипуляции с его часами, но мысль мага явно бродила где-то еще: руки его, порхавшие с платком туда и обратно над маленьким столиком, дрожали, а взгляд то и дело возвращался к человеку у двери.

Фредерик поерзал на стуле, повернулся боком, скрестил ноги, словно пытаясь сесть поудобнее. Так ему удавалось держать и Маккиннона, и блондина в поле зрения… Второй как раз поманил к себе лакея. Тот почтительно склонился, и гость начал что-то ему говорить, поглядывая на артиста на сцене. Фредерик знал, что и Маккиннон это тоже видит: когда слуга кивнул и повернулся, чтобы уйти, маг запнулся посреди номера, растерялся и как будто забыл, что делал. Казалось, во всем зале сейчас осталось только три человека: светловолосый человек, фокусник и Фредерик, наблюдающий этот странный поединок между ними.