Таинственные расследования Салли Локхарт. Тигр в колодце. Оловянная принцесса

С этими словами он вышел. Мистер Гарни удивленно посмотрел вслед своему клиенту, будто что-то еще могло удивить его в этой жизни; его воображение, обаяние и человеколюбие исчезли вместе с совестью много лет назад. Он убрал бумаги мистера Пэрриша и вернулся к своим делам – предстояло выселить бедную вдову из ее собственного дома.

Когда Салли возвращалась домой с Мидл-Темпл-лейн, то вспомнила: она не рассказала мистеру Эдкоку о том, что недавно кто-то проник в ее дом, был в комнате Харриет и что пропал плюшевый медвежонок.

Она остановилась у Гейт-хауса, где улица сворачивала на Флит-стрит. Вернуться и все рассказать?

Но, предположив, какой может быть его реакция, она решила этого не делать. Наверняка найдется закон, который запрещает тебе что-либо предпринимать, когда грабят твой дом; она совершила опрометчивый поступок, обратившись в полицию, – теперь все будут знать, что от нее одни неприятности, и суд будет не на ее стороне; наверняка ей следует ждать дальнейших предписаний вообще не упоминать о том, что происходит; ей нужно снять новые замки и поставить старые, дабы не создавать препятствий взломщикам…

Салли даже не могла смеяться собственным мыслям. Она уже давно не смеялась и почти не улыбалась. Салли не знала, а Роза не отважилась сказать, что она стала очень бледной, а под глазами залегли тени. Салли почти ничего не ела и понимала, что это плохо, но ей просто не хотелось. Она беспокойно спала, просыпалась от малейшего шороха и после уже не могла заснуть. А если и получалось, ей снились очень тревожные сны. Прошлой ночью во сне она оставила Харриет на скамейке в парке, а сама пошла к адвокату и совсем про нее забыла. Вспомнила о дочери, лишь придя домой, в панике кинулась в парк, но на скамейке, конечно же, никого не было. Проснувшись в слезах и чувствуя себя виноватой, Салли пошла в комнату Харриет, легла рядом с ней, обняла и шептала, что никогда не бросит ее, никогда не оставит одну. Так она и лежала, пока серое рассветное небо не напомнило, что теперь она еще на один день ближе к слушаниям в суде.

Салли чувствовала себя так, будто ждет казни.

Поэтому она вряд ли могла спокойно отнестись к тому, что кто-то дернул ее сзади за рукав, когда она свернула на Флит-стрит.

Салли обернулась, ожидая увидеть нищего, и машинально потянулась к сумочке достать монету, чтобы побыстрее избавиться от оборванца. Но человек, которого она увидела, явно не был попрошайкой.

Это был парень с надвинутой на глаза кепкой, грязным бело-голубым платком на шее и ремнем с медной пряжкой, поддерживавшим его бриджи. Выражение лица Билла, а это был именно он, не обнадежило Салли – жизненный опыт придал ему угрюмые, угрожающие черты.

Она удивленно посмотрела на него и перевела взгляд на мощную руку, держащую ее за рукав.

– Мисс Локхарт? – спросил он, еще пуще изумив ее. – Послушайте, я знаю, кто вы. Один тип хочет…

У него был низкий, хриплый голос и устрашающий вид, поэтому Салли не выдержала. Она высвободилась, схватила Билла за руку и, к его большому удивлению, толкнула парня к углу Гейт-хауса, прижав к стене. Ярость придала ей сил, а действовала она так неожиданно, что Билл даже не сопротивлялся, к тому же он потерял равновесие. И прежде чем он успел что-либо понять, что-то твердое уперлось в его ребра, причинив боль. Взглянув вниз, он увидел тусклый блеск никелированного револьвера.

Салли встала так, чтобы своим телом скрыть пистолет от прохожих. Она полностью контролировала себя; парень почувствовал, как по спине поползли мурашки, увидел, что курок взведен. Одно движение пальца, и он отправится в мир иной. Рука Салли была тверда, и, судя по выражению ее лица, она была бы рада спустить курок.

– Передай ему, – начала она, – если он даст мне хотя бы малейший повод, я всажу в него пулю. Это касается и его посыльных. И всех, кто еще попытается проникнуть в мой дом. Держитесь от меня подальше, понял? Оставьте меня в покое!

Ее голос был твердым и решительным, а в глазах – темных, не характерных для блондинки, – читалась такая ненависть, что Билл не посмел проронить ни слова. Женщины обычно так себя не ведут. Они не носят оружия, не кидаются на людей. Так Билл и стоял, не шелохнувшись, у стены Гейт-хауса, когда револьвер куда-то исчез, Салли отступила назад, толпа поглотила ее, и она исчезла.

– Она была словно дикая кошка, мистер Голдберг. Даже слушать меня не хотела. Она бы меня пристрелила, я и глазом моргнуть не успел бы.

В тот же вечер Билл и Голдберг сидели в баре недалеко от Ковент-Гардена. Журналист в фетровой шляпе с широкими полями и черном плаще курил сигару, благодаря которой окружающие, даже чернорабочие за соседним столиком, кидали на него уважительные взгляды.

– Погоди, – сказал он, – а что там насчет проникновения в дом?

Билл повторил, что запомнил.

– Кто-то вломился к ней в дом, и она думает, что это Пэрриш, – резюмировал Голдберг. – Ты остановил ее на улице, и она подумала, что ты от него. Ее можно понять. Хотя жаль. Надо будет улучить более удачный момент.

– Вы знаете, где она живет, мистер Голд? Мы могли бы следить за ее домом.