Таинственный язык мёда

Она надела майку и легкие штаны. Лоренцо остановился у двери, а затем помчался вниз по лестнице. Сначала страх, что что-то случилось, подталкивал ее последовать за псом. А затем сменившая страх злость придала ей мужества.

Дерево под ее ступнями было теплым и гладким. Ее окружала глухая темнота, и лишь бледные проблески просачивались сквозь ставни. Она продвигалась вперед, держась рукой за стену, и словно вдруг вернулась в детство. Тогда она тоже спускалась в кромешной темноте и в гробовой тишине по этим ступенькам. Ночами Яя часто уходила и бродила по лесу.

Анжелика знала это, потому что несколько раз следила за ней.

Лоренцо зарычал, затем залаял. Анжелика побежала за ним, боясь, что ему могут навредить. Даже выстрелить ведь могут. Что-то с силой ударило в дверь. Анжелика вскрикнула и кинулась к выключателю. Когда свет залил прихожую, она отчетливо увидела какую-то тень за окном. Похолодела от ужаса, но тень уже исчезла. Она пулей бросилась к дверному замку. И только когда удостоверилась, что дверь заперта, перевела дух. Пальцы у нее дрожали, она огляделась вокруг. Телефон. Нужно срочно позвонить и вызвать помощь. Она бегом поднялась наверх и схватила телефон. Далеко не с первой попытки ей удалось унять дрожь в пальцах и набрать нужный номер. Долго ждать не пришлось. Он ответил после второго гудка.

– Ты можешь приехать ко мне?

Марии всегда нравились ночи. Ночью можно отдохнуть, подумать, что-то поделать.

Но так было не всегда. В детстве ночь для нее была синонимом ужаса и боли. Она гнала от себя эту мысль. Не было никакого смысла рыться в воспоминаниях, которые были частью умершего и погребенного прошлого.

Она вздохнула и устремила взор в потолок. С тех самых пор как Анжелика уехала, она ни о чем другом и думать не могла. Если, с одной стороны, ее возмущало безрассудство дочери, с другой, она прекрасно понимала, как Анжелике больно было осознавать, что ее обокрали. И обокрала ее она сама, она, любившая дочь больше жизни.

«Я упала, я звала тебя…»

Голос Анжелики впечатался в ее память и сердце. Но больше всего разрывало ей душу обвинение, которое содержали в себе эти слова. Потому что так оно и было. Она плохо заботилась о дочери, она так долго лелеяла в себе боль, что отдала ей в жертву все. Даже свою дочь.

Она прекрасно знала о том несчастном случае. Гомер, старый пастух, который пас стада семьи Гримальди неподалеку от их хижины, обнаружил ее малышку Анжелику после того, как она ударилась о камни, и отнес к Маргарите.

Когда по возвращении Мария поняла, что дочери нет, как с цепи сорвалась. Она ведь запретила той ходить побираться к Маргарите. Ей это больше с рук не сойдет. Она уже достаточно взрослая, чтобы справляться самой. Черт побери, да она в ее возрасте уже работала и сама себе зарабатывала на хлеб. У нее даже руки зудели от гнева. Ну она попляшет еще. Такие мысли роились у нее в голове, когда она шла по тропинке к дому пожилой женщины. Но когда Мария добралась до места, Маргарита никак не отреагировала на обвинения. Лишь бросила на нее взгляд и промолчала в ответ, губы поджаты, выражение лица терпеливое – то, которое Мария терпеть не могла, что еще больше приводило ее в бешенство.

Неделя выдалась тяжелая. Женщина, у которой работала Мария, вдвое урезала ей жалованье, и это означало, что придется искать другую работу. Скорее всего, где-то далеко. Мария обрушила на Маргариту всю злость, которая скопилась за последние дни.

Ох уж эта проклятая Маргарита Сенес! Всегда и во всем идеальная, безупречная, ловкая. Ей все нипочем, и что бы ни происходило, она принимала это с улыбкой на устах. Мария заорала на Маргариту.

– И близко к ней не подходи! Это не твоя дочь, а моя! Ты поняла? Оставь Анжелику в покое. Она моя!

Старушка выслушала ее, не проронив ни слова. В какой-то момент ей надоело. Маргарита была высокой, крепкой женщиной. Она схватила Марию, потащила в дом и велела подниматься наверх.

– Пойдем, я покажу тебе Анжелику. Давай, поднимайся.

Девочка пластом лежала на кровати, все лицо было покрыто тонким слоем меда. Под золотистой вуалью проглядывала ярко-красная кожа, кое-где бордовая. Рука и нога обездвижены.

Мария прикрыла рот ладонью. Вопль ужаса застыл где-то в горле. Она бросилась к дочери, хотела прижать ее к себе, прикоснуться. Но Маргарита преградила путь и покачала головой. Мария выкручивалась, пытаясь пробраться к своей девочке. Она хотела объяснить Анжелике, как сожалеет, что ее не было рядом, что она не смогла предотвратить беду, что недостаточно хорошо приглядывала за ней.

Слезы скатывались по лицу. Она так ни разу и не взглянула на свою дочь, проплакала в тишине все то время.

Она спустилась вниз, не спеша, шаг за шагом. Несколько раз Маргарите даже пришлось поддержать Марию, чтобы она не упала.

– Она еще маленькая, она не может оставаться одна. Она всего лишь ребенок.