Мисс Мьюр ответила с подкупающей девичьей робостью и безыскусностью:
– Благодарю вас, сэр! Однако извиняться надо не вам, а мне – ведь это я вторглась в чужой парк. Я никогда не решилась бы на такое, но мне сказали, что сэр Джон в отъезде, а взглянуть на его усадьбу было моей давней мечтой.
– И что же, вы удовлетворены? – с улыбкой спросил сэр Джон.
– Я больше чем удовлетворена – я очарована. Эта усадьба – прекраснейшая из всех, какие я видела на родине и за границей! – пылко ответила мисс Мьюр.
– Что ж, считайте, что Холл весьма польщен; хозяин его тоже был бы польщен, если бы слышал вас, – произнес джентльмен, как-то странно глядя на мисс Мьюр.
– Перед хозяином мне не следовало бы нахваливать Холл; по крайней мере, так свободно, как я нахваливаю его перед вами, сэр, – произнесла мисс Мьюр и отвела взгляд.
– Отчего же? – спросил сэр Джон; разговор явно занимал его.
– Мне следовало бы поостеречься. Не потому, что я боюсь сэра Джона; просто я так много слышала о его благородстве и прочих достоинствах, что прониклась к нему глубочайшим почтением. Если бы я стала хвалить Холл при сэре Джоне, он точно догадался бы, как сильно я восхищаюсь им, и…
– И, юная леди? Какое слово вы не решаетесь произнести?
– Это слово – «люблю». И я произнесу его. Сэр Джон – пожилой человек, но разве можно не любить добродетель и отвагу?
Солнечный свет падал на золотистые косы мисс Мьюр, на ее утонченное лицо и опущенные долу глаза. «Искренняя девушка, притом прехорошенькая», – решил сэр Джон. Не будучи тщеславным, он все же с удовольствием выслушал похвалы юной незнакомки, и желание выяснить, кто она такая, удвоилось в его душе. Начать расспросы сэру Джону не позволяло воспитание; смущать девушку истиной (очевидно, ей неизвестной) насчет себя самого сэр Джон не дерзал, а потому оставил оба открытия на волю случая. Когда же незнакомка засобиралась восвояси, он с галантным поклоном протянул ей букет цветов из оранжереи.
– От имени сэра Джона и в благодарность за лестное мнение о нем позвольте вручить вам эти цветы. Как человек, хорошо знающий сэра Джона, уверяю вас, что он не вполне заслуживает ваших похвал.
Мисс Мьюр на мгновение посмотрела на сэра Джона, но, быстро опустив ресницы, зарделась и проговорила, запинаясь:
– Простите меня… я не знала… вы слишком добры, сэр Джон.
Он рассмеялся, как мальчишка, и спросил, хитро улыбаясь:
– Почему вы величаете меня сэром Джоном? А может, я его садовник или дворецкий – откуда вам знать?
– Раньше я никогда вас не видела, а что до моих похвал – назвать их не вполне заслуженными мог только сам сэр Джон, – пролепетала мисс Мьюр, все еще не имея сил справиться со смущением.
– Ну что ж, выбросим этот эпизод из памяти, а в следующий раз, когда вы здесь окажетесь, мы будем представлены друг другу по всем правилам этикета. Белла всегда приводит в Холл своих подружек – знает, что я благоволю молодежи.
– Я вовсе не подружка мисс Ковентри. Я – ее гувернантка.
С этими словами мисс Мьюр сделала книксен. И тотчас неуловимая перемена произошла в сэре Джоне, точнее, в его манере обращения с незнакомкой. Немногие заметили бы эту перемену, однако она не укрылась от чуткой мисс Мьюр. Глубоко задетая, мисс Мьюр закусила губу, но уже через миг с удивительным для девушки ее положения достоинством, оттененным почтительностью, приняла букет (сэр Джон все еще протягивал его), поклонилась, отвечая на поклон, и поспешила прочь, оставив пожилого джентльмена недоумевать, где это миссис Ковентри сыскала такую привлекательную юную гувернантку.
«Начало положено, притом очень удачное», – подумала мисс Мьюр, приблизившись к дому.
По зеленой лужайке, огороженной заборчиком, гулял великолепный жеребец; заслышав шаги, он вскинул голову и взглянул на мисс Мьюр, словно ожидая приветствия. Повинуясь импульсу, мисс Мьюр сорвала пучок клевера и, скользнув за пределы ограды, протянула гордому животному. Очевидно, что конь не ожидал такого поступка от дамы, потому что встал на дыбы, словно желая прогнать незнакомку.
– Понимаю, – смеясь, произнесла мисс Мьюр. – Я тебе не хозяйка, вот ты и бунтуешь. Ничего, я тебя укрощю, прекрасный дикарь.
Мисс Мьюр уселась на траву, стала мурлыкать песенку и срывать маргаритки, словно не замечая, как совсем рядом с нею фыркает и приплясывает разыгравшийся жеребец. Тот подбирался все ближе, тянул ноздрями, косил удивленным глазом, но девушка продолжила невозмутимо петь и плести венок. Жеребец был избалован вниманием, наконец он приблизился настолько, что мог уже обнюхать маленькую ножку и пожевать край подола. Тогда мисс Мьюр снова предложила ему клевер, сопроводив угощение ласковыми, успокаивающими словами. Жеребец в итоге снизошел до мисс Мьюр, и она погладила его лоснящуюся шею и выхоленную гриву.
Картина была прелестная: хрупкая женская фигурка – и горячий конь, склонивший к тонкой ручке свою гордую голову. Эдвард Ковентри понял, что не может и дальше оставаться сторонним наблюдателем. Он перемахнул через изгородь, шагнул к мисс Мьюр, лицом и голосом выражая восхищение пополам с изумлением, выпалил: