– Так ведь вчера вечером она слышала нас и, должно быть, уверена, что ты считаешь ее занудой. У нее есть гордость, а таких речей ни одна женщина не забудет, – объяснила Люсия.
– Полагаю, не только не забудет, но и не простит, – заговорил Джеральд. – Значит, томиться мне отныне у нее в немилости. Я питаю к ней толику интереса – причиной тому Сидней. Конечно, я не обольщаюсь, что смогу выведать у нее что-нибудь – женщины с такой формой рта не склонны ни выбалтывать секреты, ни исповедоваться. Но я хочу понять, чем же она приворожила Сиднея. А тот определенно приворожен, причем ни одна из светских дам в этом не повинна. Кстати, Нед, известно тебе что-нибудь о его сердечной ране?
– Я не падок до скандалов и сплетен; я игнорирую и первые, и вторые.
На этой фразе Эдвард покинул столовую.
Через пару минут Люсии передали, что экономка ждет ее распоряжений, и Ковентри остался в обществе, которое утомляло его больше всех прочих – то есть наедине с собой. На пороге столовой он успел услышать часть истории мисс Мьюр, и его любопытство оказалось настолько возбуждено, что он вдруг поймал себя на мысли о вероятной развязке и пожалел, что не узнает, чем же кончилось дело.
«Какого дьявола она сбежала, едва я вошел? – думал Ковентри. – Если она артистична, пусть от этого качества будет польза. Ибо даже присутствие Люсии не может развеять здешнюю скуку… Это еще что?»
Звучный сладостный голос исполнял восхитительную итальянскую арию, причем манера исполнения удваивала прелесть музыки. Ковентри открыл французское окно и вышел на террасу. Как настоящий ценитель музыки, он испытывал чистое наслаждение. Ария закончилась – и немедленно началась новая, затем третья, четвертая… Позабыв о хандре, Ковентри мерил шагами террасу; мелодии не надоедали ему, хождение взад-вперед не утомляло. После очередной блистательно исполненной арии он невольно захлопал в ладоши. Личико мисс Мьюр возникло в окне и тотчас исчезло – и больше музыки не было, хотя Ковентри остался на террасе, надеясь вновь услышать дивный голос. Ибо музыка составляла единственную его страсть, а талантов Люсии и Беллы было недостаточно, чтобы удовлетворить такого искушенного знатока. Целый час Ковентри околачивался на террасе и лужайке, нежился в солнечных лучах; всегдашняя вялость мешала ему поискать себе занятия или общества. Наконец, со шляпой в руке, выпорхнула Белла – и едва не споткнулась о брата, который растянулся на траве.
– Ах ты ленивец! Ты что же, все это время здесь бездельничаешь? – воскликнула Белла, сверху вниз глядя на Джеральда.
– Нет, я был очень занят. Пойдем, расскажешь, как ты поладила с этим дракончиком.
– Не могу. Мне велено погулять после урока французского, ведь скоро начнется урок рисования. Так что я побежала.
– Сейчас слишком жарко для прогулки. Присядь, развлеки своего всеми покинутого брата, который целый час довольствовался обществом пчел и ящериц.
Говоря так, Джеральд обнял сестру и притянул к себе, и Белла послушалась, ибо, при всей апатичности, Джеральд был из тех людей, которым подчиняешься, не помышляя об отказе.
– Ну так чем ты занималась? Забивала свою бедную головку бредовыми предписаниями этикета?
– Нет, получала удовольствие! Джин такая интересная, добрая, умная. Она не стала мучить меня дурацкой грамматикой, а просто говорила со мной по-французски, да так мило, что я теперь совершенно покорена. Вот не думала, что после скучных уроков Люсии буду наслаждаться французским!
– О чем же вы говорили?
– Обо всем понемногу. Джин задавала вопросы, я отвечала, она исправляла ошибки.
– Полагаю, вопросы были сплошь о наших домашних делах?
– Ничего подобного! Джин не даст и двух су за наши домашние дела! Я подумала, ей будет любопытно, что мы за люди, и рассказала ей про папу – как внезапно он умер; и про дядю Джона, и про тебя, и про Неда. А она посреди рассказа вдруг говорит: «Вы, дорогая моя, слишком многое мне доверяете. Не следует открывать душу в беседе с малознакомым человеком. Выберем лучше отвлеченную тему».
– О чем конкретно ты рассказывала, когда она тебя прервала?
– О тебе.
– Ну так нечего удивляться, что ей сделалось скучно.
– Ее утомила моя болтовня, а что до смысла – она пропустила мимо ушей как минимум половину. Потому что была занята, делая набросок, который мне теперь нужно скопировать. А уж думала Джин точно о чем-то поинтереснее, нежели семейство Ковентри.
– С чего ты взяла?
– Видела по ее лицу. Тебе понравилось, как она пела, Джеральд?
– Да. Она рассердилась, услышав мои аплодисменты?
– Скорее, удивилась. На ее лице появилась гордость, а потом она захлопнула крышку фортепьяно. Сколько я ее ни упрашивала спеть еще, она не согласилась. Красивое имя – Джин, правда, Джеральд?
– Недурное. А почему ты не зовешь ее мисс Мьюр?
– По ее просьбе. Она терпеть не может свою фамилию; любит, когда ее называют просто Джин, даже без «мисс». Знаешь, мне кажется, у нее был прелестный роман. Вот наберусь смелости и спрошу. В ее жизни точно были любовные переживания, попомни мои слова!