Таинственный остров

Ручей, образовавшийся из вод, стекающих с гор, был широк, глубок и прозрачен. Он напоминал и тихую речку, и бурный поток: то спокойно растекался по песку, то бурлил и пенился по скалам, то с шумом падал, разметывая брызги. Он бежал то расширяясь — от тридцати до сорока футов, то сужаясь — мили полторы и вливался в озеро. Вода его была пресная.

— Если бы где-нибудь на берегу озера отыскалось местечко поудобнее и поуютнее наших «Труб», так Красный ручей нам бы очень и очень пригодился! — заметил Спилетт.

— Увидим, — ответил Смит.

Деревья по берегу ручья по большей части принадлежали к видам, которыми изобилуют умеренные широты Австралии, и мало походили на хвойные, встречавшиеся в прежде обследованной части острова в нескольких милях от плато Дальнего Вида. В эту пору года, в начале апреля, который в Южном полушарии соответствует нашему октябрю, они были еще покрыты листвой. Тут преимущественно росли казуарины и эвкалипты, и некоторые из них должны были доставить по весне сахарную манну, нисколько не отличающуюся от манны востока. Могучие австралийские кедры, возвышавшиеся на полянах, стояли в высокой траве, которую в Австралии называли туссок.

— Замечаете вы, что здесь вовсе не попадается кокосовых пальм, которыми так изобилуют все архипелаги Тихого океана? — сказал Смит.

— Да, — отвечал Герберт, — и это очень досадно: дерево полезное и орехи превкусные!

Что касается птиц, то их порхало бесчисленное множество. Черные, белые, серые какаду и попугаи всевозможных цветов, зеленые корольки, увенчанные алым хохолком, голубые лори — весь этот пернатый народец переливался различными красками, наполняя воздух оглушительным гомоном.

Вдруг в чаще раздались какие-то странные, дикие голоса. Колонисты услыхали и звонкие птичьи трели, и кошачье мяуканье, и рык дикого зверя, и странные щелчки, как будто щелкал языком человек.

Наб и Герберт, забыв всякую осторожность, кинулись к месту, откуда слышались удивительные звуки. По счастью, они увидели не страшных зверей, а просто-напросто с полдюжины горных фазанов, известных под именем пересмешников. Несколько ловких ударов дубинкой прервали странный концерт и доставили превосходную дичь к обеду.

Герберт заметил великолепных голубей с золотистыми крыльями, одни с великолепным хохолком, другие с зеленым воротником, как их собратья на берегах залива Маккуори, но к ним невозможно было подобраться, точно так же как и к стаям грачей и сорок. Выстрел из ружья, заряженного мелкой дробью, положил бы на месте дюжину этих пернатых, но охотники вынуждены были пока довольствоваться вместо всякого метательного оружия камнями, а вместо оружия огнестрельного — дубинкой.

— Плохо мы вооружены! — говорил Пенкроф с сокрушением, провожая глазами удаляющихся птиц.

— По-первобытному! — отвечал Герберт.

Не успел он произнести эти слова, как из чащи выскочило целое стадо четвероногих, скачками и прыжками перенеслось через заросли и умчалось.

— Кенгуру! — воскликнул Герберт.

— Я думал, какие-нибудь летучие звери! — удивился Пенкроф. — Они скакали футов на тридцать в высоту!.. Что ж, едят этих кенгуру?

— Если потушить на медленном огне, — сказал Спилетт, — так просто объедение!

Еще Спилетт не окончил фразы, как уже моряк, а за ним Наб и Герберт кинулись по следам кенгуру.

Напрасно звал их Смит, они его не слушали.

Разумеется, преследование не могло дать результатов. Через пять минут охотники остановились, с трудом переводя дух, а кенгуру исчезли в лесной зелени.

Топу посчастливилось не более.

— Господин Смит, — сказал Пенкроф, когда инженер и Спилетт к нему присоединились, — вы сами видите, что без ружей нельзя обойтись, и значит, непременно надо смастерить ружья… Возможное это дело?

— Это мы увидим потом, — отвечал инженер, — а пока смастерим луки и стрелы. Я уверен, вы в самом скором времени научитесь владеть этим оружием не хуже любого австралийского охотника.

— Луки! Стрелы! — сказал Пенкроф с несколько презрительной миной. — Такое оружие годится для детей!

— Не привередничайте, друг любезный, и не чваньтесь, — отвечал Спилетт. — Сколько веков проливали люди кровь с помощью этих самых луков и стрел! Порох ведь изобретен не так давно, а война, по несчастью, так же стара, как и род человеческий…

— Что правда, то правда, господин Спилетт, — отвечал моряк. — Я чересчур скор на слова. Как говорится, поспешу, да только людей насмешу! Уж вы, пожалуйста, извините!

Герберт, всегда готовый толковать о своей любимой науке, перевел разговор на кенгуру.

— Мы столкнулись с самыми резвыми кенгуру, — сказал он. — Это были великаны с длинной серой шерстью… Если я не ошибаюсь, есть кенгуру рыжие и черные, есть еще кенгуру горные, есть кенгуру-крысы, с которыми гораздо легче совладать. Насчитывают двенадцать видов кенгуру…

— Герберт! — сказал моряк наставительным тоном. — Для меня существует только один-единственный вид кенгуру — кенгуру на вертеле, и именно этого-то вида у нас и не будет сегодня!

Спутники Пенкрофа не могли удержаться от смеха, услышав эту новую классификацию.