Чувство неспособности противостоять всей этой стае переполняло Бориса. У него, наконец, началась истерика, которую так ждали одноклассники. С воплем отчаяния Борис вскочил с пола. Топая ногами и дергаясь, он попытался было вновь натянуть на себя штаны с трусами, но кто-то сзади сдернул их опять. Мальчишку трясло, он метался по рекреации, вцепившись в свои штаны, пытаясь вырваться из окружения. Его толкали, он даже не плакал — он визжал. И это забавляло одноклассников. Никто не пришел на помощь Борису, никто не вступился за него…
Вскоре, однако, кто-то закричал: «С него достаточно, уходим, а то Зинаида увидит!» — ребята быстро разбежались, оставив изгоя в покое.
Парнишка остался один, униженный и оскорбленный. Тело его продолжало дергаться от напора чувств и собственной беспомощности. Он опустился на пол рекреации и тихо плакал, без всхлипываний и вздрагиваний. Жгучие слезы отчаяния и стыда сами собой катились по щекам и капали на одежду. Его никто не пытался утешить. Он никому не был нужен.
Борис плакал не столько от физической боли, сколько от мучительного осознания собственного бессилия, своей неспособности противостоять толпе, неспособности избежать унижений.
Борис по натуре своей был добрым юношей. Он старался избегать ссор, старался уступить, отойти. В его облике проглядывалась покорность судьбе, людям и обстоятельствам.
Вот и сейчас страдальческое выражение застыло на его лице. Парень сидел неподвижно, несчастный и жалкий. Слезы продолжали струиться по его щекам, а из зала доносилась веселая музыка.
Мальчишка проплакал так в одиночестве минут пять, затем спустился на улицу и побрел домой. Матери не было. Из соседней комнаты слышались веселые детские голоса: к сестре пришла подружка.
Опустошенный, Боря шлепнулся на кровать. Душу раздирало неимоверное отчаяние. Парень с ужасом вспоминал, как лежал со спущенными трусами, а все вокруг радостно смеялись над ним. Сволочи! Подлецы! Накинулись скопом на одного. Откуда такая жестокость? Ведь он не сделал никому из них ничего плохого!
Борис привык стойко переносить все обзывательства и оскорбления, он просто не обращал на них внимания. Но зачем они надругались над ним?
Боре стало нестерпимо жаль себя. Он понял, наконец, что его унижали, над ним измывались не потому, что он был подлым и гадким, не потому, что он — негодяй или дурак, даже не потому, что он подошел к девушке, а потому, что не мог постоять за себя. И это понимание усиливало чувство беспомощности и неполноценности, переполнявшее его. Но излить свою душу, попросить совета или защиты было абсолютно не у кого.
ГЛАВА 9
СТРАННАЯ СЕМЕЙКА
У Бориса совсем не было близких ему людей, которым он мог бы довериться, рассказать о своих переживаниях.
Мать? Нет, к матери Боря обратиться не мог. Она имела привычку лишь насмехаться над сыном и выискивать у него недостатки. Мать не разговаривала с Борькой без особой необходимости, никогда не рассказывала ему о своей жизни, не учила его ничему. Ее жизнь была тайной для сына, но и она совершенно не интересовалась жизнью своего ребенка. Все время матери заполняла работа и воспитание дочери. А в отношениях с сыном она создала непроницаемую завесу, которую приподнимала лишь в случае, когда ей что-то требовалось от Борьки.
Она не одобряла его поступки, не содействовала Борису в его делах. Мать словно отреклась от родного сына и постоянно внушала ему, что ничего путного из него не получится.
Татьяна же, сестра Бориса, находилась еще в том возрасте, когда не умеют понять чувства и трагедию окружающих. Да и не захотела бы она выслушать брата, не стала бы сочувствовать и утешать. Также как и мать, она смотрела на Борьку как на ничтожество. Между ними не было душевного единения, характерного для близких людей.
И внешне они не походили на брата и сестру. Борис — худой кареглазый юноша со слегка вьющимися темными волосами и нехарактерными для молодого человека огненными вспышками румянца на щеках. Сестра же его, зеленоглазая блондинка, по комплекции больше напоминала мать, хотя и не имела пока того заметного лишнего веса, который набрала Валентина Михайловна.
Борис был старше сестры на восемь лет, но она соблюдала дистанцию в отношении брата. Они не имели общих игр и интересов, их разговор сводился обычно лишь к нескольким коротким обыденным фразам. Таня не понимала брата и не хотела общаться с ним, она подсознательно считала себя главнее, значимее его.
«Это не наша порода!» — не раз говорила мать Танечке, и сестра не считала Бориса за своего близкого родственника. С ранних лет она отделилась от брата стеной непонимания, равнодушия и безразличия. Девочка жила в своем мире, куда вход старшему брату был заказан. Она видела, как к Борьке относится мать, и брала с нее пример.
Нет, сестра не стала бы утешать брата, скорее наоборот, посмеялась бы над ним.
Чем же заслужил Борис такую немилость?